И побольше флагов. Ивлин Во

бы и нет, черт возьми! – вскричала Джулия.

      Ars longa[18], думал Амброуз, а жизнь коротка, что не мешает ей утопать в безнадежной скуке.

      Аластер включил электробритву в розетку лампы на письменном столе Сони и побрился в спальне, чтобы не упустить ничего из разговора. Питера в полном обмундировании он видел и раньше – на придворном балу – и пожалел его тогда за то, что тот не сможет прямиком после бала закатиться в ночной клуб, но в полевой форме он увидел Питера впервые и взревновал, как мальчишка. В Аластере сохранилось много мальчишеского: он любил зимний спорт и ходить на яхте, любил играть в сквош и болтать в баре Брэтт-клуба. Он соблюдал некоторые молодежные табу в одежде, например, не носить в городе котелок, пока не окончится неделя скачек на ипподроме в Гудвуде; он имел твердые, усвоенные еще в школе представления о чести, но, считая их личными своими предрассудками, никоим образом не осуждал тех, кто их не имел. Возмутительное пренебрежение ими со стороны Бэзила он тому прощал. Он берег свое чувство чести, как берег бы дорогое и редкостное домашнее животное, какое однажды и вправду поселилось в его доме, – Соня тогда купила маленького кенгуру, который пробыл у них целый месяц, став для домашнего уклада настоящей катастрофой. Он знал за собой эксцентричность, не меньшую, чем у Амброуза Силка, но другую. В двадцать один год он стал любовником Марго Метроленд. То был период ученичества, через который прошли многие его друзья, о чем они сейчас забыли, но в свое время это было широко известно, хотя Аластер никогда и никому, в том числе и Соне, ни словом не упомянул об этом факте. Начиная с самой свадьбы, он ежегодно в течение недели, пока в Ле-Туке длился чемпионат Брэтт-клуба по гольфу, изменял Соне, обычно делая это с женой кого-нибудь из членов клуба, и не испытывал никаких угрызений совести, так как считал неделю чемпионата как бы исключением в череде нормальных дней в году, требующих соблюдения верности и принятых на себя обязательств. Неделя эта становилась своего рода Сатурналиями, когда отменяется действие обычных законов. Все остальное время он был верным и преданным мужем.

      К чему-то наподобие военной службы он имел касательство лишь будучи старшиной Корпорации учащихся Итона; во время всеобщей стачки он разъезжал по бедным районам Лондона в закрытом фургоне, разгоняя митинги бунтовщиков и награждая ударами дубинки отдельных совершенно безобидных граждан, что стало единственным его вкладом во внутреннюю политику государства, ибо, несмотря на частые переезды, жил он всегда в округах, где никаких соперников единственный кандидат в депутаты не имел. Однако Аластер всегда полагал аксиомой, что случись какая-нибудь старомодная глупость вроде большой войны, и он примет в ней скромное, но весомое участие. Он не строил иллюзий относительно собственных сил, но верил, что для врагов короля явится мишенью ничуть не менее достойной, чем иные прочие. Поэтому осознание того, что сейчас, когда страна его находится в состоянии войны, он сидит дома в пижаме, попивая «Черный бархат»

18

Часть латинского изречения «Жизнь коротка, а искусство вечно».