Разбивая волны. Кэрри Лонсдейл

и не могла думать здраво. В конце концов я сделала то, что, как мне казалось, было единственным разумным решением: я солгала, сказав Оуэну, что разлюбила его.

      – …А потом ты сменила номер.

      Это тоже было правдой. Я сменила номер своего мобильного, чтобы у меня не было соблазна ответить на его звонки. В конце концов его упорство сломило бы мое сопротивление, и тогда мне пришлось бы признаться, почему я сбежала от него на самом деле. А мне этого не хотелось – не хотелось говорить ни ему, ни кому-либо другому, так я в то время боялась самой себя. И еще я боялась навредить Оуэну, сделать что-то такое, о чем мне придется жалеть до конца моих дней.

      – Я даже приезжал в Лос-Анджелес, чтобы увидеть тебя.

      – Что-о?..

      Оуэн отвернулся к окну, притворившись, будто разглядывает сгущающиеся на небе тучи.

      – Это было, когда ты училась на последнем курсе колледжа. – Он слегка откашлялся. – Ты тогда была беременна.

      «О боже!»

      Услышав это признание, я чуть не выронила ложку. Мне было страшно и подумать, что чувствовал Оуэн, когда увидел меня в положении. Наверное, то же самое, что почувствовала бы я, если бы встретила его на улице с женой и детьми. Я бы чертовски ревновала, злилась на него и жалела, что не я иду рядом с ним и это не наши дети. Пока мы были вместе, мы часто мечтали о том, какая у нас будет семья, а я лишила его этой мечты.

      – Я… я ничего не знала.

      – Конечно, ты не знала. – Оуэн кивнул. – Я не хотел, чтобы ты знала, но мне очень хотелось увидеть, какая ты стала. И… знаешь что?.. Ты была прекрасна!

      От его признания у меня даже голова закружилась.

      – Оуэн… – начала я и замолчала, не в силах найти подходящие слова. Что я должна была ему сказать? Что я могла сказать?..

      Грязнуля и Пачкуля снова залаяли, и Оуэн посмотрел в боковое окно.

      – Что-то они беспокоятся. Пойду взгляну, в чем дело. – Поднявшись из-за стола, он поставил свой стакан на тарелку, чтобы отнести в мойку.

      Я тоже встала. Ножки моего стула заскрежетали по дощатому полу. В тишине, которая наступила в кухне после ухода бабушки и Кэсси, этот звук показался мне оглушительным.

      – Давай я помою… – Я протянула руку к его тарелке и с удивлением увидела, что мои пальцы дрожат. Оуэн тоже это заметил и посмотрел на меня в упор. Его серые глаза потемнели от невысказанных извинений, упреков и признаний.

      – Давай же!.. – сказала я, показывая на его тарелку и чувствуя, что еще немного – и я не выдержу.

      Он послушно протянул мне грязную тарелку, потом сунул Банни под мышку.

      – Пусть она пока побудет у меня.

      Я кивнула и, отойдя к раковине, пустила воду. За шумом струи я едва расслышала, как Оуэн пересек кухню. У дверей его шаги замерли.

      – Молли…

      Я не обернулась. Выпрямившись, я сжала в одной руке тарелку, в другой – намыленную губку.

      – …Добро пожаловать домой.

      Моего ответа Оуэн дожидаться не стал. Пройдя по коридору к парадной двери, он отомкнул замок и вышел. Только когда дверь за ним закрылась, я позволила пролиться слезам, которые сдерживала