Старинные рождественские рассказы русских писателей. Сборник

как вкопанная. Перед ней стоял высокий, статный мужчина в больших сапогах и полушубке…

      – Это я, Наташа… Не бойся! – сказал мужчина.

      Наталья Сергеевна пошатнулась. В высокой мерлушковой шапке, черных усах и черных глазах она узнала своего мужа, помещика Литвинова. Муж поднял ее на руки и поцеловал в щеку, причем обдал ее парами хереса и коньяка. Он был слегка пьян.

      – Радуйся, Наташа! – сказал он. – Я не пропал под снегом и не утонул. Во время метели я со своими ребятами добрел до Таганрога, откуда вот и приехал к тебе… и приехал…

      Он бормотал, а она, опять бледная и дрожащая, глядела на него недоумевающими, испуганными глазами. Она не верила…

      – Как ты измокла, как дрожишь! – прошептал он, прижимая ее к груди…

      И по его опьяневшему от счастья и вина лицу разлилась мягкая, детски добрая улыбка… Его ждали на этом холоде, в эту ночную пору! Это ли не любовь? И он засмеялся от счастья…

      Пронзительный, душу раздирающий вопль ответил на этот тихий, счастливый смех. Ни рев моря, ни ветер, ничто не было в состоянии заглушить его. С лицом, искаженным отчаянием, молодая женщина не была в силах удержать этот вопль, и он вырвался наружу. В нем слышалось все: и замужество поневоле, и непреоборимая антипатия к мужу, и тоска одиночества, и, наконец, рухнувшая надежда на свободное вдовство. Вся ее жизнь с ее горем, слезами и болью вылилась в этом вопле, не заглушенном даже трещавшими льдинами. Муж понял этот вопль, да и нельзя было не понять его…

      – Тебе горько, что меня не занесло снегом или не раздавило льдом! – пробормотал он.

      Нижняя губа его задрожала, и по лицу разлилась горькая улыбка. Он сошел со ступеней и опустил жену наземь.

      – Пусть будет по-твоему! – сказал он.

      И, отвернувшись от жены, он пошел к лодке. Там дурачок Петруша, стиснув зубы, дрожа и прыгая на одной ноге, тащил лодку в воду.

      – Куда ты? – спросил его Литвинов.

      – Больно мне, ваше высокоблагородие! Я утонуть хочу… Покойникам не больно…

      Литвинов прыгнул в лодку. Дурачок полез за ним.

      – Прощай, Наташа! – крикнул помещик. – Пусть будет по-твоему! Получай то, чего ждала, стоя здесь на холоде! С Богом!

      Дурачок взмахнул веслами, и лодка, толкнувшись о большую льдину, поплыла навстречу высоким волнам.

      – Греби, Петруша, греби! – говорил Литвинов. – Дальше, дальше!

      Литвинов, держась за края лодки, качался и глядел назад. Исчезла его Наташа, исчезли огоньки от трубок, исчез наконец берег…

      – Воротись! – услышал он женский надорванный голос.

      И в этом «воротись», казалось ему, слышалось отчаяние.

      – Воротись!

      У Литвинова забилось сердце… Его звала жена; а тут еще на берегу в церкви зазвонили к рождественской заутрене.

      – Воротись! – повторил с мольбой тот же голос.

      Эхо повторило это слово. Протрещали это слово льдины, взвизгнул его ветер, да и рождественский звон говорил: «Воротись».

      – Едем назад! – сказал Литвинов, дернув дурачка за рукав.

      Но