Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том восьмой. Нелли Шульман

они получили письмо из Стокгольма. Пани Аудра, в хорошеньком костюме, в шубке, стояла на ступенях католического собора, держа за руку сына:

      – Рядом мой муж, пан Юзек… – написала девушка, – мы повенчались перед Рождеством. Он выбрался из СССР летом, нас познакомила пани Грета… – перо девушки дрогнуло:

      – Юзек был мужем Ядвиги, пан Максим. Они обвенчались тайно, у надежного ксендза, летом сорок седьмого года, после нашего побега. Весной сорок восьмого у них родилась доченька, София. Ядвига с девочкой жила в лесах, на дальнем хуторе… – весной сорок девятого, вернувшись после встречи со связником, Юзек обнаружил хутор разгромленным:

      – Оказавшись в Швеции, он написал в Ватикан. Ему разрешили вступить в новый брак. Как и во времена войны, церковь позволяет выжившему супругу венчание, даже если судьба первого мужа или жены осталась неизвестной… – Марта вздохнула:

      – Очень даже известной. МГБ всех расстреляло на месте. Ребенка либо убили, либо сунули в детдом, и он умер, как умерли девочки Эмиля и сын Павла и Лючии… – Марта тоже связалась с Ватиканом, однако о сестре Каритас там ничего не знали:

      – Она вернулась в обитель, в Восточном Берлине, а что дальше случилось, непонятно. У Волка есть адрес монастыря, но коммунисты могли его закрыть, отправить сестер в тюрьму, как при Гитлере… – Волк обнимал ее за плечи, Марта прижалась щекой к его большой руке:

      – Генрих покойный очень любил эту часть симфонии, – тихо сказала она, – аллегретто… – Волк помолчал:

      – Словно Бетховен разговаривал с Богом, вернее, слушал Его… – он поцеловал тонкие пальцы:

      – Господь позаботится обо всем, милая. Смерти не будет, останется одна жизнь… – они еще посидели, держась за руки, слушая музыку.

      Банбери

      Весеннее солнце играло в синей эмали венка васильков, на белом мраморе строгого монумента. Золотились глубоко высеченные буквы:

      – Эмма, возлюбленная жена Джона Холланда, мать Джона. 1924—1948. The poetry of earth is never dead.

      Светловолосый мальчик, в шотландском свитере, вздохнул:

      – Моя мамочка. Я ее помню, немножко. Она погибла, когда мне было три года. Ты помнишь своего папу… – Тиква кивнула:

      – Его застрелили арабы. Мне тогда исполнилось четыре года… – именно так ей говорила мать. Здешнее кладбище, прохладное тенистое, совсем не напоминало выжженную, рыжую землю в Петах-Тикве. Над памятниками склонялись деревья, листья падали на серый гранит и темный мрамор надгробий. Маленький Джон повел ее дальше:

      – Дедушка Джон и бабушка Элизабет, я их не знал. Бабушка Джоанна, ее могилу нашли в Антарктиде, бабушка Люси… – мальчик добавил:

      – Еще есть могила дяди Стивена и тети Лизы, родителей Густи и Ворона, но их похоронили в Мейденхеде, на большом кладбище. Они разбились на самолете, пять лет назад… – всякий раз, когда заходила речь о смерти родителей, кузина Густи мрачнела. Голубые глаза девочки