Изгибы. Исповедь. Вячеслав Владимирович Камедин

отдернул ладонь и посмотрел на девушку так, как смотрят дети, которых обидели. Он, конечно, был инвалид, и будь Света старше и опытней как женщина и как журналист, она бы не стала касаться этого. Но она было юной и наглой. И могла идти на риск, не задумываясь о последствиях, не заботясь, обидит ли человека.

      – Вы сейчас при мне, девушке… занимались онанизмом?

      – Нет! – даже воскликнул художник – Как вы такое могли подумать?!

      – А что? – Свету взяло за живое, и она решила «отомстить» за хамство и оскорбление её женское достоинство. – Ни девушки нет, ни… парня, почему бы не подрачить перед корреспондентом?

      – Светлана, мне неприятен разговор. Вам нужно уйти, – запротестовал художник.

      – Я уйду, а вы вероятно будете глядеть в окно и этим заниматься?

      – Почему вы обижаете меня? Ведь я ничего вам не сделал? – Глеб стал нервничать и все тело стало ходить ходуном.

      – Вы при мне, при девушке теребили своё хозяйство. Отвечайте, зачем?

      – Я сегодня просто трусы надел маленькие, – зачем-то стал оправдываться перед нахальной девчонкой «звезда» города. – Мне они жмут…

      – Ой-ой, так всё просто, – не изменяла своему методу Света, провокацией узнавать факты. – Скажешь, и не стоит сейчас?

      – Конечно же, нет, – бедный художник и не замечал перехода на «ты». – Просто маленькие трусы, жмут…

      – А если я проверю?

      – Что? – недоумевая взглянул Глеб.

      – Стоит или нет…

      – Не надо, – вдруг сдался он. – Я признаюсь, только не пишите об этом…

      – О чем? – сделала невинное лицо Света.

      – Об этом, – Глеб неожиданно достал из шортов фаллос и стал быстро-быстро водить по нему рукой. Света не могла поверить, что это она видит. А художник пожирал её глазами и… скоро залил юбку…

      2.

      …мне было тогда лет восемь. Я рос как «обычный» ребенок-инвалид в бесконечном потоке унижения как сверстников, так и взрослых людей, которые обзавелись семьями, детьми, но почему-то забыли обзавестись совестью, состраданием и мозгами. Моим «большим» миром была песочница во дворе, куда утром часов одиннадцать… Да, для меня одиннадцать часов всегда было ранним утром; я всегда спал и сейчас сплю подолгу, двенадцать-тринадцать часов. За что даже родные меня называли соней и лентяем. Конечно, обижался, но объяснить никому не умел причину. Да, сейчас и думаю, а стоило ли вообще объяснять. Такова у меня болезнь, пока я бодрствую, мускулы мои все слегка напряжены. У них нет фазы расслабления, как у обычного человека… Ну вот, Светлана, обычный человек, когда сидит, у него мышцы ног расслаблены. Он встал, мышцы напряглись. Пошел, мышцы напряжены. Снова сел, расслабились. У меня же мышцы всегда напряжены. Хотя это напряжение и слабое, но за день оно сжирает энергию. Зато у меня не бывает бессонницы, забавно, да?.. Так вот, часиков в одиннадцать меня мама выводила, и я возился в этой песочнице до трех-четырёх. Всегда один, сочиняя себе друзей из близ растущих кустов тутовника. Три куста. Один толстяк, я его называл Портос. Второй высокий, Арамис. Третий – так был похож