Чардаш смерти. Т. О. Беспалова

шапке и длинном, закрывающем голенища валенок зипуне смотрел прямо на них. Приклад карабина он держал под мышкой. Ромка сам не свой от изумления несколько долгих мгновений рассматривал черное дуло.

      – Боец Гаврин! Марш! – прошептал Родион Петрович, и Лаврик с бесшумной сноровкой заядлого лесника исчез за ближайшей ёлкой. – Табунщикова и Саврасов! За ним!

      Ромка схватил Октябрину за шиворот и дернул за собой, но не сильно. Она не должна упасть, она не должна изнемочь. До Девицы ещё километров восемь, а снег становится всё глубже, и, кажется, поднимается ветерок, а часть их пути пролегает через поле. Ромка бежал, время от времени подталкивая Октябрину в поясницу. Лес становился всё гуще, и порой он терял Лаврика из вида. Но тот время от времени останавливался, поджидал их.

* * *

      Они избегали стрелять по кобыле. Зачем-то им понадобилась измождённая, позабывшая о сытости коняга. Табунщиков быстро и первым разгадал их намерения. Он пристроился неподалёку от клячи, а та была настолько утомлена, что перестала реагировать на хлопки и щелчки выстрелов. Так и стояла статуей, лишь изредка переступая передними ногами. Лишь уши её чуть шевелились, а морда тянулась к залёгшему у неё в ногах Красному профессору.

      А снег валил всё чаще. Крупные снежинки затрудняли видимость, и первые пять выстрелов Низовского пришлись мимо цели. Противников было всего четверо. Трое из них сидели на сухощавых, длинноногих жеребцах. Четвёртый – на крупной, но такой же тощей, как жеребцы, кобыле. Все лошади были подобраны в масть, словно происходили от одних родителей. Но сами всадники! Памятуя о страшных байках, Низовский заранее настроился на иронический лад. Однако реальное зрелище превосходило самую жуткую из досужих рассказок. Персонажа баек – хопёрского Колдуна – он признал по длинной, белоснежной бороде. Матвей Подлесных действительно чем-то походил на Деда Мороза. Но герою новогодней сказки полагается быть добрым, а этот безостановочно палил из карабина, свирепо скаля желтоватые, крупные зубы. Второй всадник – щуплый и горбатый – был настолько мал ростом, что не мог использовать стремена. Впрочем, внушительных размеров горб не мешал ему сидеть в седле с ловкостью античного всадника, сжимая худыми коленями бока коня. Второй был огромен и чрезвычайно уродлив с виду. Этого Низовский признал сразу. Этого он сам, лично, исключал с третьего курса сельхозинститута за академическую неуспеваемость и политическую нестойкость. Сволочь неплохо наживался, давая бедным студентам взаймы под процент. У него и прозвище было соответствующее – Мытарь. А вот имени Низовский, к сожалению, не запомнил. Лица третьего товарища Колдуна Низовскому пока не удавалось рассмотреть. Впрочем, что там гадать да рассматривать! Всаднику, вооруженному помимо карабина огромной, похожей на косу алебардой, по определению полагается быть страшнее смертной кары.

      Конь карлика метался между голыми кустами, искусно вынося своего всадника из-под выстрелов. Настоящая, хорошо обученная, бывалая в боях кавалерийская лошадь. Откуда у животины взялись такие навыки после восемнадцати лет вполне мирной жизни? Не результат ли это колдовских ухищрений? Отгоняя прочь дурацкие,