Тюремный шлейф. Горькое молоко – 2. Владимир Козлов

так же топчаном, когда кто – то оставался на ночлег. Он начал снимать с себя сапоги и мокрые портянки.

      – Промок, как судак, пока дошёл до вас. Я смотрю, мальчишки созрели, и не признаешь сходу. Беда молоток, весь в Захара пошёл. Дюк, как был хлыст, так им и остался, только репа возмужала, – а зубы куда дел? – спросил он у улыбающегося Кольку.

      – Молочные выпали. Жду, когда сливочные резцы вырастут, – сострил Дюк.

      – А, ну жди, жди, смотри, остальные не потеряй, – ответил ему Лоб.

      Он, расстегнул бушлат, достал из грудного кармана пачку папирос и пустил её по кругу для желающих, и только потом, ловко выбив щелчком пальцев папиросу из пачки, закурил сам.

      – Ну, что парнишки моё освобождение отметим, мне на вахте дали чуточку за работу.

      Лоб протянул Дюку скомканную крупную купюру.

      – Сходи, ты солиднее всех выглядишь. Возьми водки три бутылки и похавать, вкусненького купи, да хлеба не забудь прихватить. И обязательно всем по пачке сладких сигарет.

      Колька взял деньги, сумку и заспешил в магазин. Он действительно был старше всех с Салепом. В прошлом году окончил школу и собирался поступать в военное училище, но операция на лёгких перекрыла все его планы, и ему пришлось по протекции отца устроиться на работу в военкомат курьером. Но со своей мечтой быть офицером он не расстался.

      Когда Дюк закрыл за собой подвальную дверь, Лоб, задрал свои голые ноги на сидение, мальчишки увидали на ступнях ног татуировки.

      На одной ноге было выколото «пойдёшь за правдой», а на другой, «протрёшь до жопы».

      – Лоб, а ещё какие наколки есть, покажи? – попросил Валерка Салёпа.

      – Партачки, с малолетки, вы их раньше видали. На взросляке наколку нужно заслужить, как медаль. Там, за самовольную наколку спросить могут. Конечно, я мог много, что нарисовать себе, но, ни к чему это, – разъяснил Лоб.

      – Лоб, а брат твой Колька, где сейчас? – вам же одинаковый срок давали, – не отставал от него Салёпа.

      – Братец мой Колька, как вы знаете, ещё на малолетке раскрутился, аж на целую трёху. С добавкой ушёл во взрослую колонию. А там до меня слух дошёл, что ещё выпросил себе приличную цифру.

      – А где сидит? – не унимался Валерка.

      – Где, где, – чай широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек, – продекламировал Лоб фразы Лебедева – Кумача, из песни о Родине.

      – В Сибири, где – то лес валит и баланы катает. Писем от него сёстра дома не получала. Теперь не знаю, когда придётся свидеться.

      – Лоб, а кличка на зоне, у тебя была какая? – спрашивал все тот – же Валерин дотошный голос.

      – У меня – то? – переспросил Юра, – так и звали Лоб, а когда дам, кому по рогам Лукичём кричали.

      – Это из уважения, наверное, – определил Салёпа.

      – Уважение, обязательно! Но Лукич к твоему сведению по-блатному обзывают лом, – пояснил Лоб.

      – Металлический лом? – переспросил Салёпа.

      – Нет тряпочный, –