Одиссей, сын Лаэрта. Человек Космоса. Генри Лайон Олди

руки по локоть в крови… святотатец!..

      – Я тогда еще в саду игрался, – говорить было трудно: саднило горло. Будто соленой воды наглотался. – За ограду только с няней… А ты?

      – Я уже за ограду, – непонятно ответил прорицатель. – Мама рассказывала: кричал ночами. Меня как раз накрыло… Видел, но не понимал: что?!

      Он осекся. Чудно сверкнул глазами: брызнули желтые искры на сером. Уставился поверх моего плеча.

      Добавил чуть погодя:

      – Вот как сейчас: не понимаю… Просто боюсь.

      Я обернулся. Там, где еще минуту назад торчали скалы Скироса – выше, между липкими медузами туч, – скользили пять птиц. Крупных. Три торопились, две догоняли. На замызганном фоне плохо получалось что-нибудь разобрать, но преследователи больше походили на крылатых людей, чем на обычных альбатросов или орланов. Да и преследуемая троица…

      Не бывает у чаек женских голов.

      – Гарпии меня раздери!

      – Вот-вот, – согласился Калхант и замолчал надолго. Наверное, пытался по полету гарпий, или кто там летал, предсказать будущее. Судя по выражению его лица, меня такое будущее не устраивало.

      Ни капельки.

      Рыжий, рыжий, конопатый,

      На плече несет лопату!

      Не лопату, а весло —

      Чтобы мимо пронесло!

      Глупая дразнилка прицепилась хуже репья. Мы шли Лиловым морем на Трою, а я отчетливо слышал: дразнятся. Не поймешь, кто, но сволочь. Поймаю – удавлю. Гребцы стали оглядываться на меня: тоже небось услыхали. А я-то надеялся: видение… в смысле, обман слуха.

      Фигушки, как любил говаривать друг-Ментор.

      Мы шли Лиловым морем на Трою. Сперва раздались вопли испуга с других кораблей. Потом я заорал сам. Заорешь тут – когда он шел Лиловым морем из-под Трои. На запад. Или куда там он шел: огромный, больше горы, с выжженными глазами. По пояс в волнах; темечком под облака.

      Рядом с мосластым ухом болталась звезда: верный пес гиганта[6].

      Волна толкнула нас в бок, а когда гребцы выровняли судно, он скрылся из виду.

* * *

      …Протесилай кивнул. Опустевший на две трети бурдюк валялся рядом, неприятно напоминая дохлую, распухшую по жаре козу. Захватить чаши филакиец не сподобился; глотали крепкое вино по очереди, прямо из мохнатого горлышка.

      Забрызгались по уши; измазались в песке.

      – Я его видел, – сказал филакиец. – Здоровенный такой. Слепой. Знаешь, когда я с мальчиками… с Гераклом… Антей-ливиец[7] тоже был сыном Посейдона. И тоже – большой.

      – Ты хотел бы вернуть те времена? – вдруг спросил Одиссей.

      Наверное, вино ударило в голову. Иначе откуда бы такой вопрос?

      – Нет, – ни минуты не колеблясь, ответил Протесилай. – Вернуть времена? Нет.

      Он встал. В ту же минуту встал Старик. Шагнув раз, другой, стараясь не наступить на детскую тень, приблизился к бывшему вознице Геракла. Рыжий обратил внимание: они похожи. Тяжкорукие, крепко сбитые; маловыразительные черты. Смущало

6

Сириус – иначе Орионов пес. Орион, великан-охотник, сын Посейдона и Геи, за насилие был ослеплен хиосским басилеем. Получив от отца дар хождения по водам, ведомый звездой-псом, отыскал Гелиоса и получил от него солнечные глаза.

7

Антей – сын Посейдона и Геи, родной брат Ориона. Непобедимый на земле, был поднят Гераклом в воздух и задушен.