Принцесса, сыщик и черный кот. Андрей Бинев

не можешь постичь геометрии их воображения.

      Роман перехватил чашечку и кивнул:

      – Действительно. Удобно. Это тоже древность?

      – Вот уж нет. Это копия древности. Древность давно погибла. Пей. Божественно!

      Роман отхлебнул и довольно причмокнул губами:

      – Крепкий! Ты не жалеешь зерен.

      – И соли. Разве ты не заметил, там соль?

      – Возможно. Но кофе все же больше…

      Они рассмеялись и ненадолго умолкли. Делси, присевший на табуретку, приподнялся и, не спрашиваясь у Романа, плеснул ему из «джезвы» еще одну, куда более густую, порцию.

      – Рассказывай, что тебя привело сегодня ко мне? Ведь ты не знал, что у меня такой кофе?

      – Не знал. Но из-за него чуть было не забыл, зачем я здесь. Послушай, ты знаешь ливанца Ахмеда? У него еще здоровый «Кадиллак». С левым рулем.

      – Растес? Его называют Растес. Хотя это не фамилия. Кличка… или псевдоним. Ему ее дали шведы.

      – Шведы?

      – Именно. Говорят, кое-кто таскал в Стокгольм кокаин и что-то хранил здесь, на острове, а Ахмед им помог. У него свои склады под Ларнакой. Для всякого барахла. Знаешь, секонд-хенд, в основном предназначенный для восточной Европы? Так вот, там мешки, мешки… Что угодно спрячешь.

      – Кто они, эти люди?

      – Не знаю. Это давно было. Слышал только, что один из этих шведов – ливанского происхождения. Из эмигрантов. Ахмед тогда и с вашими дружил. Русские при вашей старой власти любили всякую сволочь пригреть.

      – А сейчас, думаешь, не любят?

      – Сейчас у меня среди них есть один хороший друг. Любитель турецкого кофе! – Делси засмеялся. – Зачем тебе Растес? Твои о нем определенно знают больше меня.

      – Мне он нужен. Если он был связан с нашей разведкой, то спрашивать о нем – только нажить себе неприятности. Но теперь с ним снюхались русские гангстеры. Похоже, отмывают деньги.

      – Вряд ли. У него у самого есть эта проблема. Знаешь, ведь именно он вложил в меня свои бабки. Оттуда я его и знаю. Впрочем, если ты за этим ко мне приехал, то знаешь почти всё и ты. Выходит, в нашей дружбе есть третий?

      – Это он купил тебе печи?

      – Он. Полиция, я вижу, не всегда спит.

      – Иногда просыпается. И что же теперь?

      – А ничего! Я дую свое стекло, а печи раскаляются не хуже, чем они это делали в позднее средневековье. Сейчас нет ничего подобного. Представляешь, сколько им лет и сколько они стоили?

      – Здесь этим никого не удивишь. Зачем он это сделал?

      – Говорит, ему нравятся мои вазы. Прибыли никакой, зато красиво! Он странный, этот Ахмед. Всю жизнь занимался какой-то грязью, а душу воротило от этого. Такое бывает! Если бы не застарелые грехи богатых мерзавцев с поэтическими душами, мы бы, нищие художники, подохли от голода. Но я стараюсь в этом не копаться.

      – Ну, тебя-то нищим художником не назовешь. Дома, лавки, магазинчики…

      – Это – другое. Оттуда я взять не смею. На дома и прочее житейское барахло претендует моя семья. А вот мой стеклянный промысел – это личное! За собственный страх и риск. Ахмед это понимает.

      – Как