Время-не-ждет. Джек Лондон

же они заявили, что Харниш берет не силой, а каким-то ему одному известным приемом, он вызвал их на новое соревнование.

      – Эй, слушайте! – объявил он. – Вот что я сделаю: во-первых, я сейчас взвешу мой мешочек, а потом побьюсь об заклад на всю сумму, что после того, как вы подымете столько мешков с мукой, сколько осилите, я подкину еще два мешка и подыму всю махину.

      – А ну, давай! – крикнул Луи-француз под одобрительный гул толпы.

      – Стой! – закричал Олаф Гендерсон. – А я что же? Половина ставки моя!

      В мешочке Харниша оказалось песку ровно на четыреста долларов, и он заключил пари на эту сумму с Олафом и Луи-французом. Со склада салуна принесли пятидесятифунтовые мешки с мукой. Сначала другие попробовали свои силы. Они становились на два стула, а мешки, связанные веревкой, лежали под ними на полу. Многим удавалось таким образом поднять четыреста или пятьсот фунтов, а кое-кто дотянул даже до шестисот. Потом оба великана выжали по семьсот фунтов. Луи-француз прибавил еще мешок и осилил семьсот пятьдесят фунтов. Олаф не отстал от него, но восемьсот ни тот, ни другой не могли выжать. Снова и снова брались они за веревку, пот лил с них ручьем, все кости трещали от усилий, – но хотя им и удавалось сдвинуть груз с места, все попытки оторвать его от пола были тщетны.

      – Помяни мое слово, – сказал Харнишу Луи-француз, выпрямляясь и слезая со стульев. – На этот раз ты влип. Только человек из железа может это осилить. Еще сто фунтов накинешь? И десяти не накинешь, приятель.

      Мешки развязали, притащили еще два; но тут вмешался Кернс:

      – Не два, а один.

      – Два! – крикнул кто-то. – Уговор был – два.

      – Они ведь не выжали восемьсот фунтов, а только семьсот пятьдесят, – возразил Кернс.

      Но Харниш, величественно махнув рукой, положил конец спорам:

      – Чего вы всполошились? Эка важность – мешком больше, мешком меньше. Не выжму – так не выжму. Увязывайте.

      Он влез на стулья, присел на корточки, потом медленно наклонился и взялся за веревку. Слегка изменив положение ног, он напряг мышцы, потянул мешки, снова отпустил, ища полного равновесия и наилучших точек опоры для своего тела.

      Луи-француз, насмешливо глядя на его приготовления, крикнул:

      – Жми, Время-не-ждет! Жми, как дьявол!

      Харниш начал не спеша напрягать мускулы – на этот раз уже не примеряясь, а готовый к жиму, – пока не собрал все силы своего великолепно развитого тела; и вот едва заметно огромная груда мешков весом в девятьсот фунтов медленно и плавно отделилась от пола и закачалась, как маятник, между его ногами.

      Олаф Гендерсон шумно выдохнул воздух. Мадонна, невольно до боли напрягшая мышцы, глубоко перевела дыхание. Луи-француз сказал смиренно и почтительно:

      – Браво! Я просто младенец перед тобой. Ты настоящий мужчина.

      Харниш бросил мешки, спрыгнул на пол и шагнул к стойке.

      – Отвешивай! – крикнул он, кидая весовщику свой мешочек с золотом, и тот пересыпал в него на четыреста долларов песку из мешочков Гендерсона и Луи-француза.

      – Идите