Время-не-ждет. Джек Лондон

и проставил шесть тысяч.

      – Вся беда в том, что только трое прикупали, – засмеялся Харниш. – А то я не подхватил бы четвертой крали. Ну теперь мне придется идти в погонщики к Билли Роулинсу и везти почту в Дайю. А сколько ты сорвал, Джек?

      Кернс стал было подсчитывать выигрыш, но от волнения ничего не мог сообразить. Харниш потянул к себе груду марок и расписок, спокойно рассортировал их и быстро подсчитал итог.

      – Сто двадцать семь тысяч, – объявил он. – Теперь, Джек, ты можешь все распродать и ехать домой.

      Счастливый игрок, улыбаясь, кивнул головой, но не мог выговорить ни слова.

      – Я поставил бы выпивку, – сказал Макдональд, – но только я здесь уже не хозяин.

      – Неправда, – хрипло ответил Кернс, предварительно облизнув губы. – Отдашь долг, когда захочешь. Но выпивку поставлю я.

      – Эй, налетайте, заказывайте, кому что, – победитель платит! – крикнул Элам Харниш, расталкивая толпу зрителей, и схватил Мадонну за руку. – Пошли танцевать! До утра еще далеко, а завтра мне катить в Дайю. Слушай, Роулинс, я согласен доставить почту, выезжаю в девять утра к Соленой Воде, ладно? Ну, идем, идем. Куда же это скрипач девался?

      Глава третья

      Это была ночь Элама Харниша. Он был душой кутежа, и буйное веселье било из него ключом и заражало всех. Он превзошел самого себя, и никто не хотел отстать от него. Что бы он ни придумал, все с увлечением подхватывали его затею, кроме тех, кто уже ничего не понимал и, горланя какую-то бессмыслицу, валился под стол. Но драк и пьяных скандалов не было. На Юконе хорошо знали, что, когда кутит Время-не-ждет, допускается только мирное веселье. Ссоры в такие дни запрещались. Раньше бывали стычки между подгулявшими гостями, но они на своей шкуре убедились, что такое истинный гнев, ибо Харниш укрощал скандалистов, как он один умел это делать. Он требовал, чтобы все смеялись и плясали, а кто не хочет – пусть отправляется домой.

      Сам он был неутомим. Между двумя турами вальса он уплатил Кернсу двадцать тысяч золотым песком и передал ему свою заявку на Лосиной реке. Кроме того, он условился с Билли Роулинсом о доставке почты и сделал все необходимые приготовления. Он послал гонца разыскивать Каму – погонщика-индейца из племени Танана, который покинул далекое кочевье своих родичей ради службы белым пришельцам. Кама, высокий, худощавый, мускулистый, одетый в звериные шкуры, вошел в Тиволи со спокойным достоинством истого дикаря; не обращая внимания на шумевших вокруг него гуляк, он молча выслушал распоряжения Харниша.

      – У-ум, – произнес Кама, когда тот кончил, и стал по пальцам перечислять полученные поручения. – Взять письма у Роулинса. Погрузить на нарты. Продовольствие до Селкерка. А в Селкерке много корму для собак?

      – Много, Кама.

      – У-ум. Привести сюда нарты к девяти. Захватить лыжи. Палатку не надо. А может, взять полог? Маленький?

      – Не надо, – решительно заявил Харниш.

      – Холодно будет.

      – Мы пойдем налегке, понятно? И так уж будет много писем туда и много писем обратно. Ты сильный. Ничего, что холодно,