Институт эмоций. Первый семестр. Александра Глазкина

выделить будущих звезд курса и серых мышек, заводил-юмористов и самоуверенных красавиц, и тех, кто до самого выпуска останется лишь представителями массовки, чьих имен никто не запомнит. В большом коллективе действуют свои негласные правила, и очень много зависит от первого впечатления. Кем я хочу быть? Какую нишу я хочу занять? Не в массовке точно, но и в звезды уже не стремлюсь. Впрочем, кто знает, как повлияет на расклад сил наука, которую нам предстоит изучать? Может, мы настолько проникнемся уважением и сочувствием друг к другу, что станем одной дружной компанией, где все равны? Звучит не очень-то убедительно даже для меня самой, но кто знает.

      Еще я замечаю, что всем собравшимся – примерно от восемнадцати до тридцати лет. Нет совсем зеленых новичков, но нет и людей солидных. Интересно все же, по какому принципу профессор пригласил их сюда?

      – Раксе Миа.

      Моя соседка спешит за своей папкой. Сейчас, когда про опоздание уже забыто, она расслабилась и двигается все также изящно. Это будет умничка, понимаю я. Не зануда, а живая, активная девушка, с которой всем и всегда хочется дружить. И я ловлю себя на том, что мне уже хочется узнать ее поближе. Возвращаясь, она открыто улыбается мне, и я с готовностью улыбаюсь в ответ.

      – Руус Аксель.

      Руус Аксель, долговязый парень с шапкой огненно-рыжих волос, спотыкается на ровном месте, вызывая легкие смешки. Но его это не смущает. Получив от профессора папку с документами, он возвращается на место, раскланиваясь и посылая воздушные поцелуи, словно кинозвезда, шествующая по красной дорожке. Народ веселится и шушукается. Профессор снисходительно смотрит на Акселя поверх очков, но молчит. Так, похоже, место главного шута занято. Аксель, довольный произведенным эффектом, усаживается за парту и мониторит зал, все ли увидели, каков он?

      – Тедер Марек.

      Тот ловко убирает телефон в карман, стремительно несется к кафедре, принимает папку и возвращается на свое место. И все это – с непроницаемым выражением лица. Лицо, кстати, сказать – тонко выписанное, как у древних статуй, что в совокупности с образом бунтаря производит неизгладимое впечатление на женскую часть аудитории. Две девчонки, сидящие впереди меня, хихикают, толкают друг друга локтями и перешептываются, явно обсуждая Марека. Наивные, у них нет шансов. Такие, как Марек, никогда не завязывают отношения в ближнем кругу. Он, скорее, выберет объектом своего внимания какую-нибудь симпатичную, особо неприступную преподавательницу и будет настойчиво ее изводить каверзными вопросами и ехидными репликами.

      – Хавир Юлле.

      Я внутренне подбираюсь, готовая встать следом. Какая там Юлле, разберусь потом. Так и есть.

      – Халле Аурика.

      Осторожно выбираюсь из-за парты и легкой походкой (надеюсь, именно так выглядит со стороны) иду к кафедре. Профессор вручает мне документы и говорит, кивая на мою пеструю голову:

      – Сделаем мир ярче?

      Я улыбаюсь, надеясь, что мое смущение останется незамеченным.