День Города. Новеллы & рассказы. Глеб Нагорный

похорон. Лем, Азимов…

      – А зимы здесь длинные.

      – Подумать только, от узкого серпа до полного диска! Рождение – смерть, и снова рождение!

      – Помянем.

      – Как мог он, на лампе?

      – Не выдержал. Думал, Луна.

      – И Море Москвы…

      – «Московскую» выпил, и все, и в ремень. Он думал, Луна. Так часто смотрел он в окно… А я говорил – отражение лампы. А он мне – Луна. Он видел неправду. Я выключил свет. Он – поверил… Идем, допивай… Я помогу…

      И выключил свет. И было затмение. И мухи застыли…

      И понял другой: потухло ночное светило – отражение лампы в окне.

      Сомнамбулой дернул ремень он тогда.

      Боязливо, испуганно, страшно…

      Аллегро нон мольто

      (1)

      «Нина, Нинель, Нинок! Боже, как хорошо, что ты пришла. А где Томочка?» – Николай Владимирович оторвал голову от подушки, облокотился на руку и, обессилев, рухнул.

      «Не вставай, не вставай, тебе нельзя волноваться. – Антонина Васильевна закрыла дверь одноместной палаты, приставила стул к постели, разложила гостинцы на тумбочке: бульон в термосе, апельсины, яблоки, овощной сок, свежие газеты. – Поешь, он горячий».

      Она отвинтила пластмассовую крышку с термоса, вытащила из тумбочки серебряную ложку, подкрутила колесико у изголовья кровати и взбила подушку. Кровать превратилась в подобие кресла. Николай Владимирович устроился поудобней, вдохнул полной грудью, но тотчас схватился за сердце и с присвистом процедил:

      «Не доживу…»

      «Все будет хорошо, – отозвалась Антонина Васильевна. – Скоро операция. Поставят новый клапан. И будешь, как раньше, помнишь?»

      «Когда мы слушали „Весну“ Вивальди?» – синие губы Николая Владимировича болезненно искривились, левый глаз дернулся.

      «Да, да. Аллегро, ларго, аллегро», – печально произнесла Антонина Васильевна и поднесла ко рту Николая Владимировича ложку с горячим бульоном.

      Николай Владимирович обжегся. По губам потекла желтая больная струя, склеила морщинки на дряхлом, поросшем трехдневной щетиной подбородке и медленно поползла за яркую абрикосовую майку, видневшуюся под шелковой пижамой.

      «Салфетку, – простонал Николай Владимирович. – Дай мне салфетку».

      Антонина Васильевна вытащила из кожаной сумочки ажурный платочек, пахнущий «зимними» духами. Вытерла им губы и подбородок Николая Владимировича, заложила за фруктовую кайму майки.

      «Это все ложка, – обиженно вымолвил Николай Владимирович. – От серебра всегда жарко. Пусть остынет».

      «Остынет – будет невкусно. Я подую», – наставительно проговорила Антонина Васильевна.

      «Но ложка горячая, – вяло запротестовал он, но все же подставил серое алюминиевое лицо к поблескивающему металлу. – Хорошо. Хорошо-то как».

      Николай Владимирович промокнул губы платочком, отдал его Антонине Васильевне и откинулся на подушку. На лице проступил румянец.

      «Так где Томочка?» – снова спросил он, массируя левую часть груди.

      «У нее сегодня защита».

      «Защитит, как думаешь?»

      «Защитит», – без тени сомнения кивнула Антонина Васильевна.

      «Да,