Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2017. Коллектив авторов

не уснуло

      обнаженною натурой легким томиком катулла

      «У фонарей, где хлопья снега тают…»

      У фонарей, где хлопья снега тают,

      где голос плоти теплится едва,

      невидимые ангелы летают —

      бесполые ночные существа.

      Зачем – бог весть. Не дышат, но играют.

      Не знают ни заботы, ни труда.

      Поют. Разносят вести. Проплывают.

      Не пьют. Не существуют никогда.

      А я еще носить умею имя

      и отвечать вопросом на вопрос —

      но спорить не осмеливаюсь с ними,

      печальная машина без колес.

      Немного водки, осени немного.

      Умыть лицо. Обнять родной порог.

      Изготовлять суглинистого бога

      из месива проселочных дорог.

      Мы лузеры, мы оба в мелком ранге,

      но все-таки не улетай, постой —

      храни меня по имени, мой ангел,

      фантомной боли доктор золотой.

      «Безденежной зимой, неясного числа, легко поётся…»

      Безденежной зимой, неясного числа, легко поётся.

      Не повторяй, что молодость прошла и не вернется,

      не убивайся, мальчик пожилой в домишке блочном.

      Спасётся всё, тварь всякая, и Ной в своем непрочном

      ковчеге. Зря ли, смертью смерть поправ, как Авель, равен

      всей прелести земной расстрелянный жираф, о, Копенхавен?

      Вернуться в прошлое, которое ничуть, пока мы живы,

      не исчезает. Умереть, уснуть. Конечно, лживы

      те утешения. Проснуться поутру, а не присниться.

      Чугунны идолы на мусорном ветру, подъяв десницы,

      зовут куда-то, кулачком грозя.

      И трудно жить, и умирать нельзя.

      Элегия первая

      Веришь ли, снова сквозь полупрозрачные облака

      рассиялось бельмо луны ртутным светом, Господне око.

      Жизнь ли сужается, как замерзающая река,

      и становится твердью заснеженной, одинокой?

      Или же кругозор налима, по глупости вмёрзшего в лед,

      сжимается? Или ревниво рыбак проверяет снасти

      для подлёдного лова? На автопилоте крейсирует ночной самолет.

      В старости, говорят, утихают страсти:

      лакомишься карамазовским коньячком со льдом,

      переживаешь, что нет писем от взрослого сына.

      Прибывает житейская мудрость, обустраивается дом,

      подрастает высаженная осина.

      Помнишь, был такой пожилой персонаж из отдаленной земли

      Уц? Неудачник, зато непременный участник очных

      ставок с Богом. Выздоровел от проказы. Перестал валяться в пыли.

      Обзавелся новой семьей и т. д. – смотри известный первоисточник.

      Элегия вторая

      Из прошлого мне что-нибудь сыграй,

      скрипач слепой, напомни милый край,

      стишок слезливый, писанный по пьянке,

      бычки в томате, детский анекдот,

      стакан, гитару, да горбушку от

      шестнадцатикопеечной буханки

      с уральской солью, с постным маслом, да.

      Сколь молоды мы