Книга Пыли. Прекрасная дикарка. Филип Пулман

оно и было, – подтвердила сестра Фенелла, вымешивая тесто.

      – А откуда же тогда взялись все эти ископаемые, которым уже сто мильонов лет?

      – Ах, это! Ну, видишь ли, в те времена дни были куда длиннее, – пояснила монахиня. – Ты уже нарезал ревень? Давай не зевай, а то я тебя обгоню. Тесто уже готово.

      – А почему мы режем ревень этим ножом, а не старыми? Старые острее.

      – В ревене – щавелевая кислота, – ответила сестра Фенелла, выкладывая тесто на противень. – Поэтому его лучше резать нержавеющей сталью. Подай-ка мне сахар.

      – Щавелевая кислота, – повторил Малкольм, с удовольствием пробуя новые слова на вкус. – Сестра Фенелла, а что такое казула?

      – Это такое церковное облачение. Священники надевают казулу поверх стихаря.

      – А почему другие сестры шьют, а вы – нет?

      Деймон сестры Фенеллы, белка, сидевшая рядом с ней на спинке стула, тихонько зацокал.

      – Каждый делает, что умеет, – ответила монахиня. – В вышивке я не сильна. Только посмотри, какие у меня толстые пальцы! Зато сестры хвалят мои пироги.

      – И мне ваши пироги нравятся, – сказал Малкольм.

      – Спасибо, мой хороший.

      – Почти такие же вкусные, как мамины. Только у мамы они пышнее. Наверное, вы тесто тоньше раскатываете.

      – Да, наверное.

      На монастырской кухне ничего не пропадало зря. Из обрезков теста, оставшихся от пирогов с ревенем, сестра Фенелла налепила корявеньких крестиков, пальмовых ветвей и рыбок, украсила их смородиной, посыпала сахаром и поставила печься на отдельном противне. Кресты, ветви, рыбки – все имело свой религиозный смысл, но из-под рук сестры Фенеллы они все выходили почти одинаковыми («Видишь, какие толстые у меня пальцы!»). Малкольму удавалось лучше, но ему пришлось как следует вымыть руки, прежде чем его допустили к тесту.

      – А это печенье кто-нибудь ест? – поинтересовался он.

      – О, рано или поздно съедают все до крошки. Гости иногда не прочь получить что-нибудь к чаю.

      Монастырь стоял у моста, так что мимоезжих путников здесь хватало, и многие заворачивали к сестрам переночевать. «Форель», разумеется, тоже не жаловалась на недостаток гостей: каждый вечер в трактире оставались на ночь человека два-три, а с утра Малкольм подавал им завтрак, но все это были рыбаки или «коммерсанты», как называл их отец, – разъездные торговцы курительным листом, скобяным товаром или всякой технической всячиной, полезной в фермерском хозяйстве. В монастыре же останавливались гости куда более важные: высокородные дамы и господа, порой даже епископы или священники, – короче, все те знатные особы, которые не имели связей с университетом и не могли рассчитывать на гостеприимство в одном из городских колледжей. Однажды даже приехала настоящая принцесса и осталась на целых шесть недель, но Малкольму удалось увидеть ее только дважды. Принцессу отправили в монастырь в наказание. Ее деймон-горностай злобно скалился на всех и рычал.

      Малкольм помогал управляться и с этими гостями: