Бобылка. Ольга Евгеньевна Шорина

покупал валюту, и все его накопления тут же обращались в пыль. Умирая от несовместимых с жизнью травм, дед повторял:

      «Бабка, деньги… деньги Лерке…»

      Но бабушка наследство трогать не разрешала, хотя и дома его не хранила. Она вложила купюры в военный билет деда, его – в кофейную жестянку («от пожара!»), а ту – в стеклянную банку. Кубышка хранилась под шкафом. Просто как в сказке: игла от Кощеевой смерти в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц тот в большом кованом сундуке, а сундук тот – на сосне высокой.

      Деда не стало в 1999 году. Лера сказала, что надо бы обратить сбережения в валюту, пока не пропали при таком президенте, но мать завизжала:

      –Давай, беги! Тебя в обменнике «чёрные» ждут!

      И дедово наследство в тридцать тысяч рублей расходовалось по капле в течение шести лет, что совершенно немыслимо при нашей инфляции.

      Лера взяла оттуда две тысячи, растратив на какую-то ерунду. Но она не знала, что кубышка на подстраховке: в красном билетике, точно в голубой банковской книжке, крошечными циферками был вписан остаток!

      Мама Леры как-то влезла в хранилище и не досчиталась этих двух тысяч. Но на Леру даже не подумала, сказала:

      –Бабка написать, наверное, забыла.

      В последнее время она всё причитала перед любовником:

      –Как же хорошо, что мы не тратили этих денег! Их дед всем нам оставил на похороны!

      Так деньги нужны живым!

      …Этот летний костюм мама так ни разу не надела, «берегла», как поколение бабушки.

      –Понимаешь, под него нужен каблук!

      А вот о хорошей обуви мать уже не могла и мечтать. У неё был тридцать шестой размер, но уже много лет на отечные ноги никакая приличная обувь не налезала. На лето Лера купила матери бежевые босоножки на шнуровке, так на левую ступню-подушку едва шнурка хватило. Это было жуткое зрелище! А осенью мама ходила в жёлтых ботинках на шнурках, и левый весь скукожился от воды и соли!

      Этой весной Лере пришлось стать сестрой милосердия, делать матери впитывающие повязки. Она откровенно сказала, что не хочет тратить свою молодую жизнь на сестринское дело. Тогда мать заорала:

      –А у других твоих сверстников родители вообще умерли! А Закатова твоя, её вообще отчим трахает!

      –Она не моя!

      Одноклассница Юля Закатова с Лерой не дружила, та не входила в её избранный круг. Она ещё в пятом классе перешла в гимназию. Что же до её отчима (у Закатовой рано умерла мать), то это всё были старые, грязные сплетни. Там что, кто-то свечку держал?

      Среди белья долгие годы хранился не востребованным большой моток марли, который бабушка принесла из своей аптеки. Она говорила:

      –Марлечка, она ведь на вес золота! Процедить что-нибудь…

      –Что ты будешь цедить?! – закричала мать.

      Да, домашний творог из скисшего молока они никогда не делали.

      Теперь же Лера кромсала моток на бинты, использованные выбрасывала. Но вскоре, как в войну, пришлось их стирать, сушить и проглаживать утюгом.

      Всю осень, каждое утро, Лера по часу натягивала маме на ноги эти ботинки,