Алкоголизм – не приговор. Выход есть. Я счастлив, что я бросил пить. Юрий Сорокин

в восемьдесят пятом году я свою службу в КГБ закончил.

      Закончился очень важный этап в моей жизни, потому что эти десять лет – это практически те годы, когда сформировался мой алкоголизм. На моем примере можно проследить, как он развивался: постепенно, от каждодневных, казалось бы безобидных, выпивок к хроническому алкоголизму. У алкоголиков эти выпивки приводят к тому, что рано или поздно переступается некая черта и происходят необратимые изменения в обмене веществ, когда не пить он не может.

      – Могло это быть оттого, что подсознательно вы хотели все-таки уйти оттуда? Структуру я имею в виду.

      – Если вы вспомните, в то время работа в КГБ была очень престижна. Во-первых, я ничего другого делать не мог. Мечтать о том, чтобы уйти? Да у меня даже мысли такой не было, потому что вся моя карьера до самого последнего дня была очень, очень успешной. Я уже к тому времени в свои двадцать семь лет работал на полковничьей должности, должности – о которой мечтали сорокалетние мужики, работавшие со мной рядом за соседним столом, мне все в этом смысле очень завидовали!

      – Может быть, в вас сидело какое-то противление самой системе?

      – Не хочу задним числом причислять себя ни к диссидентам, ни к антисоветчикам. Я искренне во все это верил, я считал, что именно так и должно быть, что я лишился очень престижной работы, что все, что делали мы, делали правильно, и система делала правильно. Другое дело, помните изумительный фильм Рязанова «Небеса обетованные»? Там сестра-хозяйка – ее играет Волкова, – которая всю жизнь работала при первых секретарях, в одной из последних сцен говорит: «Я же не знала, как они живут». Потому что она жила в некоем изолированном мире, она думала, что все едят красную икру, что все ездят на машинах. И я так десять лет думал, что все каждый год ездят в санаторий Дзержинского, что все получают зарплату четыреста пятьдесят три рубля – у меня по тем временам была такая зарплата, – что все живут в двухкомнатной кооперативной квартире, что у всех дочка ходит в детский сад, привилегированный, что у всех жены не работают, как у меня, и так далее, и так далее. И только потом, когда я второй раз женился, когда начал другую жизнь и мы сошлись с женщиной, которая работала простым врачом на скорой помощи, я вдруг увидел, что, оказывается, на десять рублей можно жить целую неделю; что не хватает до получки трех рублей – и ты бежишь у соседки перехватываешь; что девочке нужно купить колготки, а колготки купить не на что; я увидел, что вокруг куча разведенных женщин, которые в одиночку воспитывают детей. Прежде я этого не видел, не знал и поэтому сейчас, задним числом, говорить, что это был некий протест, я не могу.

      – А может, не общественная, а армейская система, дисциплина, четкость, «с девяти до шести», «приказы не обсуждаются», была неприемлема для вас как гуманитария?

      – В Первом управлении, в отличие от некоторых других подразделений, того же, скажем, Третьего управления (говорю по тем временам, не знаю, как сейчас устроено организационно)