Император-отрок. Историческая дилогия. Дмитрий Дмитриев

с Наташей одна, спросила ее:

      – Что с тобой, светик?

      – Печаль, тоска на сердце, тетушка, а с чего – и сама не знаю. И рада бы я, тетушка, не плакать, рада бы не горевать, да слезы сами бегут из глаз.

      – С чего бы это? Уж не от сглаза ли с тобой попритчилось? Твоя пора, племянница, не слезы лить, не тосковать, а веселиться да радовать. Жених твой – краса писаная, знатный, любимец государя… Легко сказать!

      – От всех одно и то же слышу я, тетушка, все моему счастью завидуют, но от этого счастья у меня больно-больно сердце сжимается. Видно, не перед добром это!

      – Полно, Наташенька, полно! Хочешь, позову я подружек и петь их заставлю величальные песни, веселые?

      – Нет, нет, не надо, тетушка… С их песен мне еще скучнее становится; похоронными те песни мне кажутся.

      – О, Господи, помилуй! Сглазили тебя, Натальюшка, сглазили, моя сердечная! Перестань же плакать! Того гляди, жених приедет, а у тебя и глазыньки заплаканы… Нехорошо!..

      В этот момент вбежала Груша, любимая прислужница графини, и поспешно проговорила:

      – Едет… Князь-жених едет…

      – Ну, слава богу! Пойдем, Наташа, навстречу жениху.

      Пелагея Степановна взяла за руку побледневшую еще более графиню Наталью и пошла с нею навстречу князю Ивану Долгорукову.

      Подруги Натальи Борисовны и ее сенные встретили жениха величальной песней.

      – Спасибо вам, красные девицы, спасибо! Вот вам на наряды да на сладкий леденец, – весело проговорил князь Иван, кланяясь девицам, и дал им горсть червонцев.

      Вслед за князем Иваном в палаты Шереметевых прибыл император-отрок с цесаревной Елизаветой Петровной и тотчас же начался обряд обручения, а затем был открыт блестящий бал.

      Государь, двор и все вельможи принимали участие в нем, веселье было общее, одна невеста по-прежнему оставалась печальной.

      Жених заметил это и спросил у Наташи:

      – Радость моя, ты печальна. Скажи, с чего? Я так счастлив, безмерно счастлив, а ты, моя голубка, грустишь!

      – Тебе так показалось, князь, я весела.

      – Нет, нет, меня ты не обманешь. Ну, да скоро я развеселю тебя цыганской песней и пляской. Под Москвой стоит табор цыган, я приказал привести их сюда; твои братья дали мне свое согласие. Вот как уедет государь, я и прикажу ввести цыган, конечно, если ты дозволишь.

      – Что же, пускай повеселят…

      Действительно, по отъезде государя и двора в палаты Шереметевых были введены пятеро цыган и шесть цыганок. Долго веселили они гостей своими песнями и пляской, а потом цыганки стали гадать, получая за это с гостей щедрую подачку.

      – Эй, старая колдунья, погадай и мне про мою судьбу!.. Скажи, что ждет меня впереди, – подзывая к себе старую цыганку, одетую в рубище, грубо сказал князь Иван Долгоруков, протягивая руку.

      Долго смотрела на его ладонь цыганка, а потом, не говоря ни слова, хотела отойти прочь.

      – Стой!.. Куда же ты? Сказывай, что на моей ладони увидала! – остановил ее князь Иван Долгоруков.

      – Ох,