Сигнальные пути. Мария Кондратова

Меня мало интересовала политическая повестка, поэтому я невольно отмечала общие черты в городе размежевавшихся людей. Между толпой, собиравшейся под красными знаменами неиствующего Кургиняна, людьми, шедшими по проспекту Сахарова, и бюджетниками, размахивавшими шариками в Лужниках, было куда меньше различий, чем они думали. Везде были физиономии посложней и попроще, в любой толпе встречались откровенные фрики и неадекваты, но преобладали добрые и вдумчивые лица обычных людей, царила атмосфера братства, приподнятости, единства, такая же, как на первомайских демонстрациях моего детства. И меня не оставляло ощущение, что все эти люди, вероятно, сами того не осознавая, ищут в политическом действе того же, что и я, – избавления от жуткого, разъединяющего отчуждения и одиночества, повисшего над столицей и над страной последние десятилетия, после того как официальный советский коллективизм был высмеян и выкинут на свалку истории.

      На задворках крупных «официальных» акций промышляли агитацией мелкие непредсказуемые организации – от уфологов до членов движения «Евреи за Иисуса», – ловко пристроившиеся раздавать свои красные листовки среди агитаторов-леваков. Они привносили в звериную серьезность происходящего легкий оттенок здорового безумия и пофигизма. Впрочем, в самовыражении московскому креативу было далеко до питерского. Там один из протестующих с поистине гоголевским размахом провозгласил всех участников митинга без различия по возрасту и полу сперматозоидами новой жизни.

      Биолог во мне саркастически улыбался, наблюдая за социальными играми приматов, которым два с половиной десятка лет промывали мозги культом индивидуального успеха, приматов, возомнивших себя кошачьими – гордыми, автономными одиночками в джунглях большого города, – и с изумлением открывающих (но не осознающих) собственную стайную природу; так во времена Бальзака молодые женщины, выданные замуж прямиком из монастырской школы, открывали для себя мир чувственности и влечения. Для женщин это заканчивалось адюльтером, сладкой и позорной зависимостью от первого попавшегося соблазнителя. Для толпы это, вероятно, должно было окончиться так же. Но слаб человек… и я не меньше остальных желала обмануться, очароваться, забыться, влиться в общее поле радости и надежды, но мне не удавалось.

      Мешал дух взаимного презрения и взаимного отрицания, разлитый в воздухе. Невозможно было присоединиться к одной толпе, не начав жалостливо или гневливо презирать ее оппонентов. Обвинения были симметричны – жадность, глупость, продажность (Путину или Госдепу), что лишний раз подчеркивало их ритуальный характер. Одни провозглашали революцию «ватников», другие – революцию «норок», хотя в реальности и в той и в другой толпе преобладали недорогие и практичные черные куртки и полупальто. Шла азартная «война чисел»: «свой» митинг каждый тщился подать как «марш миллионов», а шествие противоположной стороны представить жалкою кучкой маргиналов. В интернете упоенно считали