Остров на краю света. Джоанн Харрис

его слова восторженным надтреснутым хихиканьем, так что, судя по всему, эта шутка была ей знакома.

      – От него ни мне, ни тебе добра не ждать, – объяснила она.

      Флинн засмеялся. Я заметила, что волосы у него почти в цвет корольков на шее. «Рыжий, красный – человек опасный», – говаривала мать, хотя на островах рыжие встречаются редко и считается, что рыжина приносит удачу. Вот и разгадка. Но все равно, если ты обзавелся прозвищем на Колдуне – значит, занял определенное положение, что для иностранца редкость. Островное имя так сразу не заработаешь.

      – Вы здесь живете? – Мне в это не верилось. Мне почудилась в нем какая-то неуемность; что-то неуловимое.

      Он пожал плечами.

      – Ну где-то ж надо жить.

      Меня это несколько удивило. Как будто ему все равно, где жить. Я попробовала представить себе, каково это – когда тебе все равно, где твой дом, когда он не тянет тебя постоянно за сердце. Невыносимая свобода. И все же его наградили прозвищем. А я всю жизнь была просто la fille á GrosJean[12], и моя сестра тоже.

      – Так. – Он ухмыльнулся. – А чем вы занимаетесь?

      – Я художник. То есть я продаю свои работы.

      – А что вы рисуете?

      Мне вспомнилась на миг наша парижская квартирка и комната, где у меня была мастерская. Крохотная, слишком маленькая для гостиной – но и эту мать уступила скрепя сердце, – к стене прислонен мольберт, папки, холсты. Мать любила говорить, что я могу нарисовать что угодно. У меня дар. Чего же я тогда рисую всё одно и то же? Воображения не хватает? Или нарочно, чтобы ее помучить?

      – В основном острова.

      Флинн поглядел на меня, но ничего больше не сказал. Глаза у него были такого же грифельного цвета, как полоска туч на горизонте. Мне показалось очень трудно смотреть в эти глаза, словно они меня насквозь видели.

      Сестра Экстаза доела мороженое.

      – А что же твоя мама, малютка Мадо? Она тоже здесь?

      Я заколебалась. Флинн все еще смотрел на меня.

      – Она умерла, – ответила я наконец. – В Париже. А сестра не приезжала.

      Монахини перекрестились.

      – Жалко, малютка Мадо. Ай-яй-яй как жалко.

      Сестра Тереза взяла меня за руку иссохшими пальцами. Сестра Экстаза погладила меня по коленке.

      – Ты закажешь панихиду в Ле Салане? – спросила сестра Тереза. – Ради отца?

      – Нет. – В моем голосе до сих пор слышалась резкость. – Это уже прошлое. И она сама всегда говорила, что никогда сюда не вернется. Даже в виде праха.

      – Жаль. Так для всех было бы лучше.

      Сестра Экстаза бросила на меня быстрый взгляд из-под полей quichenotte.

      – Наверняка ей тут нелегко было. Острова…

      – Я знаю.

      «Бриман-1» снова отчаливал. На миг я совершенно растерялась.

      – Да и отец не облегчал дела, – сказала я, все еще глядя вслед уходящему парому. – Но все-таки теперь он от нее освободился. Он же этого и хотел. Чтобы его оставили в покое.

      2

      – Прато? Это островная фамилия.

      Таксист – уссинец, которого я не узнала, – говорил обвиняюще, словно я нахально присвоила

12

Дочка Жана Большого (фр.).