Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй. Нелли Шульман

их задания. Но Пьюджет-Саунд, настолько отдаленное место, что она не могла появиться в заливе случайно… – успокаивающе журчала вода, в фонтанчике.

      Мэтью щелкнул зажигалкой:

      – Нет, надо выяснить, что происходит. Что находится в заливе, и кто привез туда кузину. Самое главное, зачем привезли. Нельзя ставить под удар безопасность Советского Союза… – Мэтью вспомнил выставку насекомых, в зоопарке:

      – Мимикрия. Кузина может притворяться, играть. Она отлично держалась, когда мы изображали ее пленение… – Мэтью признавал, что, несмотря на видимую хрупкость, кузина сильный человек:

      – Но даже сильные люди ломаются. Она понятия не имеет, что ее возлюбленный в СССР. Она сбросит маску, когда Воронову приставят к затылку пистолет… – Мэтью похлопал себя по карману пиджака:

      – Пять тысяч долларов. Надо постепенно выводить деньги из Америки, в нейтральные страны. Сюда мне хода очень скоро не останется, а в Испании, например, я опустошу свои счета. СССР позаботится обо мне и Деборе, о моем мальчике, но предусмотрительность никогда не мешает… – надвинув шляпу на бровь, Мэтью вышел на залитую солнцем площадку, перед вольером. У него оставалось время добраться домой, и сделать вид, что он отдыхал, после ночного рейса.

      Нырнув в толпу, Мэтью скрылся среди детей с родителями, осаждавших барьер загона для жирафов.

      Залив Пьюджет-Саунд

      Анна оглядела сложенные у стены саквояжи. Взяв велосипед, с тележкой, устроив Петю сзади, она съездила на пристань:

      – Ничего из вещей мне там не понадобится, – она крутила педали, по лесной дороге, – впрочем, я даже не знаю, куда меня отправят… – в индейскую торбу она положила зубную щетку, мятный порошок в круглой, картонной коробочке, кусок мыла и смену белья. Горский учил дочь собираться в тюрьму:

      – Чему он только меня не учил… – парижский шелк ласкал пальцы, – но на Лубянке у меня все отобрали, и выдали казенные вещи. И здесь так же случится… – появившись на Адаке в японской одежде, Анна получила армейскую форму. Она ездила на пристань в крепких ботинках, джинсах, и клетчатой рубашке.

      На обратном пути сын проснулся. Она кормила, устроившись на поваленном дереве, среди запаха сосновой хвои и пения птиц, под ярко-синим, высоким небом, излета лета:

      – Через неделю сентябрь… – Анна протянула руку к темной, сочной ежевике, – скоро клюква начнется. Я сварила бы джем, соус к индейке… – день выпал жарким, она сняла с мальчика холщовый чепчик. Рыжие волосы немного завивались, на затылке, он сладко посапывал, не выпуская груди:

      – И ресницы у него рыжие, как у Федора… – Анна, внезапно, тоскливо поняла, что может больше не увидеть ни мужа, ни дочери, ни внука.

      – Внука я и не видела… – на дачке, уложив мальчика спать, она сварила кофе и высыпала ежевику в фаянсовую мисочку, – Федор только и помнил, что у него ресницы темные. Может быть, мальчик тоже рыжий родился. В Федора, в покойного