Рубеж. Алексей Гридин

и весь этот мир, где ему опять не было места. Сначала родной брат изгнал его, теперь отвергали те, кому он помог. Дарик знал, что больше никогда не вернется сюда, не для него теперь – Орлиное Гнездо, шелестящие листвой леса, пенный морской прибой, дожди, пузырящие поверхность чистых горных озер… Его ждет мир серых однообразных многоквартирных монстров, черных асфальтовых дорог, грязных серых сугробов.

      Ну и ладно. Ну и пусть. Ведь у него был дом, где ждали его и любили, и большего сейчас Дарик не хотел.

      – Ты, все-таки, любил этот мир? – спросила жена.

      – Наверное, – мастер кивнул головой.

      Пройдя Врата и оказавшись в своей квартирке, он вновь переоделся в серый шерстяной свитер, надел поношенные домашние брюки, сунул ноги в потертые шлепанцы, а сапоги и мантию сжег, выехав за город.

      Расставаться – так навсегда. Прощаться – насовсем. Рвать связь – полностью. Еще чуть-чуть – и в этой сказке будет поставлена точка.

      – Это конец, да? Все? Больше ничего не было?

      – Еще не совсем конец, – сказал Дарик – Думаю, что эта история закончится тем же, чем и началась: звонком Виллема в нашу дверь.

      И мастер с женой неожиданно вздрогнули (хотя им казалось, что они к этому готовы), когда по квартире пронеслась переливчатая трель дверного звонка.

      Дверь

      Еще вчера ее не было.

      В чем, в чем, а вот в этом Данил не сомневался ни мгновения.

      Вчера был пустынный пляж в маленькой бухточке и прозрачно-зеленые волны, что накатывали с монотонным шипением на берег. Был вечер с острыми колючими звездами на черном небе. Сначала пили, потом купались – с хохотом и брызгами, потом снова пили: парни – водку, девчонкам из гусарской предупредительности купили вина; но они, из приличия похлебав купленную Витьком молдавскую дешевую кислятину, тоже налегли на водку. Визжали Танюшка, Маришка и Натаха, визжал привезенный Серегой магнитофон, визгливо ржал Витек. Потом все разбежались по палаткам, и вплоть до самого утра из соседних палаток доносились стоны и аханья – такое ощущение, словно участвовал в групповухе, в которой все парочки из приличия отгородились друг от друга шторками.

      Все это время двери не было.

      А теперь она появилась.

      Стояла посреди пляжа, обтянутая рваным черным дерматином дверь, каких полно в любом доме, вставленная в такую же насквозь банальную деревянную раму.

      Матово бледнела потертая кнопка звонка.

      Дверь упиралась основанием в песок, и – Данил сразу понял еще одну ненормальность – не отбрасывала тени, хотя синеву неба не пятнала ни одна тучка. Солнечные лучи бесследно тонули в черной обивке.

      – Ребята, это что? – как-то глуповато пискнула одна из девчонок. – Это вы принесли, да? Приколоться, типа?

      Снова стало тихо, ни один из шестерых не сказал ни слова.

      Дверь стояла, слегка поскрипывая, когда налетал особенно сильный порыв ветра.

      Белые барашки волн, все так же нежно