Тайны Парижа. Понсон дю Террайль

поднял карточку, даже не взглянув на нее, и побежал к д'Асти.

      – Шевалье, – сказал он, – я дерусь завтра утром, в семь часов, на шпагах; бой будет насмерть. Вы мой секундант. Не расспрашивайте меня и ни о чем не старайтесь узнать. Пусть эта страшная тайна останется между мной и моим противником.

      Генерал де Рювиньи взглянул на карточку своего противника и прочитал: «Маркиз Гонтран де Ласи».

      – Гонтран де Ласи! – вскричал он. – Сын лучшего моего друга, сын человека, спасшего меня три раза от смерти. Ах!..

      Генерал зашатался, как человек, которого поразил удар грома, и оперся на д'Асти, чтобы не упасть.

      – Пойдемте, – прошептал он хрипло, – пойдемте… Я боюсь сойти с ума!

      XVII

      В то время, как генерал уходил из театра под руку с шевалье д'Асти, Гонтран де Ласи – это действительно был он – тоже вышел из театра в сопровождении полковника Леона, которого читатель, без сомнения, уже узнал. Они направились по улицам Сент и Парадиз к отелю, находившемуся на углу площади Бонапарт.

      Гонтран вошел в комфортабельное помещение в нижнем этаже, где он с утра поселился вместе с Леоной, и прошел в залу, примыкавшую к спальне. Гонтран был бледен, глаза его лихорадочно блестели. Полковник, наоборот, был холоден и спокоен, как человек, вполне довольный собою. Он даже насвистывал сквозь зубы финал из последнего акта «Семирамиды».

      – Полковник, – сказал де Ласи, бросаясь на оттоманку, – понимаете ли вы, что мы сделали подлость!

      – Это несчастное совпадение!..

      И полковник спокойно пожал плечами.

      – Убить его, – продолжал Гонтран, – разве это не значит оскорбить память моего отца?

      – Согласен! Но разве вы не замечали, – холодно продолжал полковник, – что когда возвышенные чувства вмешиваются в прозу нашей жизни, то мы делаем глупости?

      – Как это? – спросил Гонтран.

      – Дорогой мой, если вы начнете говорить фразы о дружбе, уважении к памяти предков и прочее, то кончится тем, что слезы выступят у вас на глазах; вы расстроите себе нервы, лишитесь сна, завтра рука ваша будет дрожать, в глазах появятся красные круги, и вас убьют. Вот до чего доводит поэзия.

      Полковник рассмеялся.

      – Итак, я должен драться?

      – Конечно, если вы не захотите носить на щеке прикосновение генеральской перчатки, да притом вам, наверное, не улыбается драться с шестью членами общества «Друзей шпаги»?

      – О, какая низость! – прошептал Гонтран вне себя.

      – Мой бедный друг, – сказал полковник сочувственно, – вы еще недостаточно закалены и придаете слишком много значения предрассудкам. Но это пройдет со временем, будьте уверены.

      Гонтран не отвечал; он опустил глаза, как преступник, выслушивающий свой смертный приговор.

      – Теперь, мой дорогой друг, – продолжал полковник, – если вы захотите выслушать меня, то ляжете в постель и заснете, предоставив мне разбудить вас. Я выберу шпаги и закажу карету. Доброй ночи, прощайте.

      И полковник вышел, продолжая напевать арию. Гонтран долго не мог прийти в себя. Наконец, он понял весь ужас ассоциации, в которую он вступил