Двуявь. Владимир Прягин

хотя «чёрная метка» сегодня утром снова напомнила о себе. Когда он проснулся, рубцы казались чуть воспалёнными и неприятно зудели – потом, правда, снова поблёкли, а зуд утих.

      И не шёл из памяти странный сон, который привиделся на рассвете…

      Двери раздвинулись, пропуская пассажиров в вагон. Тоня сидела на том же месте, что и вчера, держа на коленях книжку; улыбнулась, завидев Юру, помахала рукой. Он, опустившись рядом, сказал:

      – Привет эскапистам.

      – Так и знала, что опять будешь ёрничать.

      – Само собой. Как дела? Не звонил тебе этот?

      – Нет, – она невольно понизила голос и огляделась. – А тебе?

      – Тоже нет. Ну и фиг с ним. А вообще как настроение?

      – Ничего. Голова, правда, совсем не варит. Сижу вот, книжку читаю, и сразу же всё выветривается. Наверно, потому что не выспалась.

      – Тоже кошмары снились?

      – Почему кошмары? Просто заснуть долго не могла. И, кстати, почему «тоже»? У тебя, значит, сегодня ночью…

      – Слушай, – сказал он, – давай, может, в тамбур выйдем? А то шепчемся, как второгодники на «камчатке». Только народ смешим.

      Солнце простреливало тамбур почти насквозь, оставив заговорщиками лишь один затемнённый угол, а за окном тянулись поля. Змей-гора, которую электричка огибала по широкой дуге, сверкала оголёнными рёбрами.

      – Так что тебе снилось? – спросила Тоня.

      – Фигня всякая, в двух словах не расскажешь. Помнишь, ты вчера хотела узнать, как я выдумывал мир, в котором нет «антиграва»?

      – Помню, конечно. Ты сказал – как будто сон из памяти всплыл.

      – Вот. Только в тот раз всё было слишком смутно, общие контуры без подробностей, а сегодня…

      Он замолчал, нахмурившись. Она попросила:

      – Расскажи, Юра. Мне очень-очень интересно, честное слово!

      – Цельной картинки всё равно нет – так, детали всякие вперемешку. Странные, прямо жуть иногда берет. Тот мир, он…

      Тоня не торопила его, лишь глаза распахнулись от любопытства.

      – Там дождь, – сказал Юра, – и солнца совсем не видно. Оно уже много недель не показывается – я откуда-то это знаю. Земля гниёт и как будто стонет. Не спрашивай, я не смогу объяснить. И Союза там давно нет, а вместо него – что-то непонятное. Медноярск стоит, но дома все старые, дороги разбиты, машины уродливые. И люди тоже какие-то… не знаю даже… обозлённые, что ли? Смотрят друг на друга, как волки…

      – А сам ты в этом мире что делал? Чем занимался?

      – Не помню толком. Я даже не уверен, был ли я там как действующее лицо или просто со стороны смотрел. Понимаю, странно звучит, но по-другому не могу объяснить. Слышал какие-то разговоры (или, может, сам вёл), только они потом все забылись. Осталось вроде как эхо, бессвязные отголоски…

      Он запнулся, пытаясь передать ощущение тусклой холодной жути, с которым он пробудился, но так и не подобрал нужных слов. Мотнул досадливо головой, а Тоня, легонько коснувшись его плеча, успокоила:

      – Ну и ладно, не вспоминай. Может, это вообще ничего не значит, просто кошмар дурацкий.