Тяжелые дни. Секретные заседания Совета министров. А. Н. Яхонтов

к сердцу России, а господин Янушкевич заботится только о том, чтобы отвести от себя ответственность за происходящее. В прочитанном мною письме особенно ярко проявляется это всегдашнее желание установить свое алиби. Со дня первых неудач из Ставки начали открыто во всеуслышанье кричать о недостатке снарядов и бездействии тыла. Неудачи продолжались – стали кричать, что тыл, вместо пополнений, посылает одних стариков, негодных к бою. Теперь наступила катастрофа – прибегают к опорочению всего русского народа. Все бездеятельны, все виноваты в том, что непрестанно бьют нас немцы. Только Ставка безгрешна, только она работает.

      Сам же генерал Янушкевич – сплошное самоупоение, гений, преследуемый роком и людской несправедливостью. Чтобы самому возвеличиться, он готов порочить всех и каждого, даже тех, кто под его гениальным управлением безропотно умирает среди нескончаемых отступлений и непонятных неудач. Ведь если начало нехватать снарядов, то Ставка не могла не знать об этом; почему же, предвидя надвигающееся бедствие, начальник штаба не позаботился доложить своему главнокомандующему о необходимости изменить план войны, посоветоваться с ближайшими сотрудниками, а не забираться на карпатские выси. Почему сейчас, когда все летит вверх дном, не меняют плана, не ищут способов, чтобы противостоять врагу.

      Французы мобилизовали гораздо более старшие возрасты, и их старички прекрасно сидят в окопах. Почему же наших не умеют использовать, а только кричат о покупке героев? Как генерал Янушкевич имеет мужество продолжать руководить военными операциями, когда он не верит в армию, в любовь к Родине, в русский народ? Какой сплошной ужас. Господа, подумайте только, в чьих руках находятся судьбы России, монархии и всего мира. Творится что-то дикое. За что бедной России суждено переживать такую трагедию? Я не могу больше молчать, к каким бы это ни привело для меня последствиям. Я не смею кричать на площадях и перекрестках, но вам и царю я обязан сказать. Я оставляю за собой право завтра доложить Его Величеству письмо генерала Янушкевича и высказать все, что я думаю об этом возмутительном письме». Все это было произнесено А. В. Кривошеиным с чрезвычайной страстностью, с захватившим всех подъемом. Видно было, до какой степени он взволнован, потрясен откровениями начальника штаба. После этого выступления у меня помечено: «Общее возмущение». Пришлось на несколько минут уйти из заседания – вызвали по телефону.

      Когда вернулся, услышал следующее:

      П. А. Харитонов:

      «Если Янушкевич думает покупать героев и только этим способом обеспечить защиту Родины, то ему не место в Ставке.

      Пусть он ищет применения своим талантам в другом, более безопасном для России месте. Надо освободить великого князя от подобного сотрудника. Как бы не повторилась басня о пустыннике и медведе. Мы обязаны предупредить государя».

      П. Л. Барк:

      «Величайшая деморализация. К чему мы близимся с подобными военачальниками – ужасно