Угрюм-река. Книга 1. Вячеслав Шишков

как белым днем по широкой степи.

      Шитик бестолково резал воду, белые весла судорожно взмахивали, хлопали, словно окоченевшие руки утопающего. А вслед несся из тайги свирепый свист. Но Прохор, опамятовавшись, понял наконец, что это из его собственной груди вылетает со свистом воздух. Он бросил весла и отер со лба холодный пот. Обоим было до смерти стыдно. Избегали смотреть друг другу в глаза и, не перемолвившись словом, оба повалились спать.

      Сон Прохора неспокойный, огненный. Красное-красное – кровь. Земля красная, небо красное, красная тунгуска в кумачах, шаманка: «Бойе[1], друг, обними меня!.. Ну, крепче, крепче!» Истомно, жарко Прохору, сладостно. И слышит он голос: «Вставай, Прошка… Время!»

      Прохор проснулся. Ибрагим трясет его за плечо и смотрит строгими глазами ласково.

      Утро было погожее, ясное. Шитик шел медленно. Река текла с ленивой негой, словно еще не пробудилась от зеленых грез.

      Стали попадаться взгорки. Вдали маячила обнаженная грудь скалы. Голосила ранняя кукушка, влюбленно кричали утки в камышах.

      – Ты чего вчера испугался? – тихо спросил Прохор.

      – А ты?

      – Я, на тебя глядя, побежал.

      – А я, паря, на тебя.

      Оба улыбнулись и замолкли. Река круто повернула вправо, навстречу солнцу. Вода заблестела, как расплавленный металл. Прохор зажмурился.

      – Мне послышалось, будто колодина затрещала. С шаманкой-то… Как хрустнет! – сказал Фарков.

      Прохор, щурясь, взглянул на него удивленно:

      – А я слышал голос тунгуски: «Бойе, друг, обними меня!..» Ясно так, ясно.

      – Врешь?! – И лицо Фаркова вытянулось, глаза стали серьезными. – Точь-в-точь как тому солдатишке… Точь-в-точь. – Он, крадучись, перекрестился.

      – Ты что? Может, лешатика видышь?! Мордам крестишь?! – крикнул Ибрагим.

      – Нет, – ответил Фарков. – Сегодня година моей бабушке…

      Прохор задумался. Сон и волшебная явь встревожили его. Где-то вдали печаловалась иволга. Прохор вздохнул.

      – Нэ надо голову вешать! Надо прамо! – бодро проговорил Ибрагим.

      – А вот скоро работа будет… Не заскучаешь, – сказал Фарков. – Чу, как шумит… Это называется Ереминский порог.

      Действительно, лишь повернули прочь от солнца, послышался шум, как отдаленный шелест леса. Течение становилось все слабее и слабее, а шум порога возрастал, и, после нескольких изгибней реки, быстрая волна вдруг подхватила шитик.

      – Правей!! – кричал Фарков, его голос сливался с шумом. – Нешто не видишь?!

      Ибрагим со всех сил навалился на весло и стиснул зубы, а шитик, застряв на камне носом, стал поперек реки и накренился. Фарков соскочил в воду. Вода не доходила до колен. Фарков взял наметку и, борясь с течением, пошагал от берега к берегу, измеряя глубину. Он что-то прокричал, махнул рукой, опять прокричал, но говор воды дробил и путал звуки.

      – Нет ходу, – сказал он, приблизившись. – Скидывай, Ибрагим, штаны… Давай глубь искать.

      Пошли оба щупать воду, а Прохор

1

Бойе – друг, приятель.