Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый. Нелли Шульман

больше, чем уверен, что нас ждет телеграмма, от мадам Лувье… – он поднял бровь, – моя жена обещала сообщить о посещении католической святыни… – Монах сверился с часами:

      – Обеденное время на дворе, утренняя месса прошла… – так оно и оказалось. Роза послала телеграмму на французском языке. В вестибюле пансиона было тихо. Передав месье Лувье конверт, хозяин заметил:

      – Недавно принесли, полчаса назад. В Требнице известная обитель, вам тоже стоит ее посетить… – Гольдберг, набожно, перекрестился:

      – Непременно. В городе церкви пока закрыты. Мы с другом… – он указал на Авербаха, – сегодня отправимся в монастырь… – Эмиль читал четкий, хорошо знакомый почерк Портнихи:

      – Я поставила двенадцать свечей у статуи Мадонны, милый. Они очень похожи на те, что продаются дома. Две из них вообще одинаковые. До войны я видела такие свечи у гробниц Елизаветы и Виллема Бельгийских… – свернув бумагу, Эмиль сунул конверт в карман:

      – Осталось только дождаться Звезду… – он подтолкнул Авербаха:

      – Соберем вещи, и присоединимся к мадам Лувье, в обители… – близнецы Эстер были живы и находились в Требнице.

      Требниц

      Мадам Розмари Лувье приехала в обитель святой Ядвиги не с пустыми руками.

      В изящной сумочке, пурпурной кожи, кроме бельгийского вальтера, и подвески со щитом Давида, надежно спрятанных в тайнике, покоился и толстый конверт, с новыми, американскими долларами.

      Роза попала на монастырский двор без труда. Сестры ордена Карло Борромео носили черные рясы, с белыми, накрахмаленными апостольниками. Роза протянула в открывшееся в воротах, зарешеченное окошечко, бельгийский паспорт:

      – Laudetur Iesus Christus… – громко сказала девушка, на латыни. Роза перешла на французский язык:

      – Я католичка, еду к Черной Мадонне, в Ченстохов. Я хотела бы помолиться святой Ядвиге Силезской… – во французском языке пожилой монахини, впустившей ее в обитель, отчетливо слышался немецкий акцент.

      С похожим акцентом говорил и священник монастыря, встретившийся с Розой перед службой. Мадам Лувье объяснила, что приехала с мужем, поклониться католическим святыням Польши, в благодарность за окончание войны:

      – Месье Лувье сейчас в Бреслау… – Роза, незаметно, оглядывала голый, бедный кабинет, с распятием на оштукатуренной стене, – он встретил старого знакомого, но скоро ко мне присоединится… – на монастырском дворе протянули ровные ряды веревок, с высушенным бельем:

      – Это наш приют… – указала сестра на трехэтажное здание, – у нас живет больше сотни ребятишек, сирот… – они прошли мимо маленького, бокового коттеджа. На окнах, в деревянных ящиках, цвела герань. У входа стояли плетеные кресла. Старая женщина, в черной, вдовьей, кружевной косынке мотала шерсть. Нитки держала хорошенькая, высокая, темноволосая девочка, в сером, приютском платье, и белом переднике:

      – Агата