Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый. Нелли Шульман

Белого Аиста, в очереди, за благотворительным пайком, Тупица встретил знакомую по базару, девочку, подростка. Она поддерживала под руку седую женщину, на костыле, с одной ногой. У приятелей Генрик узнал, что Эмилия наткнулась на мать прямо на улице Бреслау:

      – Они до войны богато жили, – сказал ему хромой парень, – машину имели, особняк. Потом их в Краков отвезли, в гетто, отец ее умер… – Эмилия спаслась, оказавшись в числе работниц, на фабриках Шиндлера:

      – Ее мать в Аушвиц депортировали, – подросток затягивался папиросой, – на ней опыты ставили. Видел, у нее нога отрезана… – Тупица поежился:

      – В общем, они теперь в подвале обретаются, – подытожил парень, – мать ее пьет, круглые сутки. Все, что Эмилия зарабатывает, пропивает, да еще и бьет ее, костылем… – мальчишка усмехнулся:

      – Желает ей от мужчин сифилисом заразиться, и сгнить, как она сама гнила, в Аушвице, в госпитале… – парень помолчал:

      – Эмилия хочет маму в Израиль отвезти. Она ее не бросит, никогда. Это ведь мать… – Тупица вспомнил:

      – На его глазах родителей убили. Тоже в Кракове, в гетто, – приятель, отвернувшись, выбросил окурок:

      – Все в Израиль хотят. Может быть, как ты говоришь, Штерна за нами прилетит… – он взял костыль:

      – Мне в партизанском отряде хотя бы ногу сохранили, в двенадцать лет… – прихрамывая, парень заковылял к остановившейся на площади эмке русских офицеров:

      – Милостыню просить тоже опасно, – озабоченно подумал Тупица, – отправят в русский приют, в Сибири. Такое ничем не лучше лагеря… – в бельгийской группе Авербах был самым младшим:

      – Мне семь лет… – он остановился у поворота коридора, – никто меня одного не отпустит, папу искать. Старшим проще. На западе союзники, Бельгию давно освободили. Но папа за мной приедет, а Штерна заберет близнецов. В Израиле они оправятся. И вообще, им надо просто мать увидеть… – наверху, рядом с дверью на чердак, куда вела деревянная лестница, дети устроили укромное местечко. Здесь можно было покурить, высунувшись в полукруглое окошечко. Тупица прислушался, сверху не доносилось ни звука:

      – Или в кладовую сходить, на котят посмотреть… – заколебался Авербах:

      – Им две недели, они смешные… – мальчик ласково улыбался:

      – Два черных и один полосатый. Как тигр, в зоопарке. Близнецы, в Амстердаме, видели и тигров, и слонов, а я ничего не видел, – грустно подумал Генрик, – только гетто, лагерь и приют. Зато я стрелять умею… – стрелять Тупица научился от приятелей, в Бреслау. Подростки, все, как один, расхаживали с трофейными, или ворованными пистолетами.

      Авербах, впрочем, не любил оружие:

      – От выстрела сразу глохнешь, а мне слух надо беречь. Папе можно воевать, он взрослый… – Генрик не сомневался, что отец где-то в армии или с партизанами:

      – Он, наверное, ранен, выздоравливает в госпитале. Мать Эмилии была в госпитале, куда близнецов