Собрание сочинений. 2 том. Николай Ольков

гоняли, да только нельзя мне было на фронт.

      – Очень даже можно, девок множо видел на фронтах, и по санитарной части, и по связи.

      – Нельзя мне, Сема, я уже тяжелая была.

      – Вот так? И когда же успела?

      Дарья возмутилась:

      – Ах ты, «когда успела?», а не ты ли всю ночь, прости Господи, до седьмого поту, да тут диво было не понести! Павлик-то, сын, который сейчас на Севере, от твоего семени, а мой-то Георгий Николаевич, когда узнал, что не гожусь к мобилизации, замечать меня стал, в контору пристроил, продукты приносил.

      Сема не слышал последних слов, он никак не мог понять про Павлика, зачем она говорит, что его семя?

      – Обожди, Дарьюшка, дай одуматься, что ты мне про Павла сказала. Мой, говоришь? А когда он народился?

      – В марте, как и должно. Сема, не вини меня ни в чем, что вышла за другого, не выжить бы мне с дитем, а он взял, на себя записал. Что раньше никогда не говорила тебе, да и седни бы промолчала, да как-то расположилось все к тому разговору.

      Сема плакал, слезы стекали по его щекам, он подбирал их застиранным платочком.

      – А ведь я думала, что ты найдешь меня сразу, как вернешься, я бы все бросила, к тебе пошла. И когда повстретились, ты уж женатый был, и тогда бы пошла, да ты возгордился.

      Сема всхлипнул:

      – Тяжело, поди, одной-то? В районе-то, говорят, квартирка была и с теплом, и с уборной, а все оставила и переехала в глухомань нашу.

      – Домой вернулась. А тяжесть – какая тяжесть? Хозяйство не держу, пенсию дают хорошую, да мне много ли надо?

      Сема вздохнул:

      – А мне тяжко. Ты, может, смеяться будешь, а я все ночами молодость нашу вспоминаю, у меня же ни одной девки не было, кроме тебя. Новой раз до того забудусь, что заговорю с тобой на ласковом языке.

      – Неужто все помнишь? Ведь полвека прошло, даже больше.

      – Все до ниточки помню, вот как сейчас, и шутки в сторону.

      – Ничего не вернуть, Сема, жизнь прошла.

      – Ну, тут я не согласный, жисть продолжатся, надо только за ней успевать. Вот я пришел к тебе, думаю, может, нам с тобой сойтись?

      – Бог с тобой, Семен Федорович, в наши-то годы?

      Сема взбодрился:

      – А чего? Пусть знают молодые, что первая любовь завсегда сердце расшевелит.

      – Засудит нас деревня.

      – Дурак, можа, и осудит, а всякий умный, которых поболе, согласится, что правильно сделали. Только надо хату в порядок привести.

      – Нет, лучше ты ко мне перетащись, у меня и домишко покрепче, и к центру ближе.

      Сема смутился:

      – Нельзя, не положено в примаки выходить. Ладно, оставим до утра, я с Гришей посоветуюсь, он ведь как сын мне. А с Павликом как быть? Сопчишь ему об истинном отце?

      Дароья качнула головой:

      – Писать не буду, а вот приедет через месяц, тут и обсудим.

      Сема подвинулся по плашке ближе к Дарьюшке, обнял ее за плечо, она положила голову ему на грудь. Совсем, как в ту ночь, которая была первой и пока