Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х. Борис Дорианович Минаев

я снял рубашку.

      – От твоей кожи пахнет парным молоком, как от теленка, – насмешливо прошептала она.

      Я пожал плечами.

      Резко зазвонил телефон. Она вскочила с кровати и зашлепала босыми ногами по полу. Я вежливо закрыл глаза.

      Она долго сидела на стуле и разговаривала, завернувшись в занавеску.

      Потом положила трубку и глухо сказала:

      – Тебе пора домой. Слышишь? Мне надо работать.

      Я быстро оделся, попрощался и тихо закрыл за собой дверь. Она уже сидела за столом и писала. А может быть, только делала вид…

      Уже войдя в метро, бросив пятак и спустившись по эскалатору, я зачем-то сунул руку в нагрудный карман куртки.

      Остановился. Минуту подумал и поехал назад.

      Я не мог оставить эти очки у себя. Даже до завтра. Не из-за мамы. Какая ерунда. Нет, я просто знал, что она всю ночь будет писать статью.

      Я хотел вернуться, но только из-за очков.

      Было часов восемь. Я прикинул – полчаса туда. Потом обратно еще час. Нормально, успею даже до одиннадцати.

      В ту пору я иногда приходил домой под утро, и ничего, как-то жил.

      Иногда она спрашивала меня:

      – Слушай, а у тебя же, наверное, есть домашние задания, уроки какие-то… Когда ты все это успеваешь?

      Я ответил, что не успеваю.

      – Ну и ладно! – весело отмахнулась она. – Подготовишься экстерном. Сейчас все так делают. Нынешняя школа слишком консервативна. В ней не учат мыслить. А тебе это совершенно необходимо.

      – Почему? – удивился я.

      – Ну ты иногда бываешь, знаешь… слишком прямолинейным, – засмеялась она чему-то своему.

      В общем, путь предстоял не близкий. Туда, обратно. А сколько еще там? – задумался я.

      Умные люди всегда ходили с книгой, а я нет. У меня не было удобной сумки или рюкзака, куда можно было бы положить книгу, поэтому, шляясь, я вечно придумывал разные истории, воображал себе невесть что. Как ни странно, я довольно часто ощущал себя (в этих фантазиях) в ситуации «последнего слова», то есть в моей туманной голове не возникало четкого сюжета, а возникал лишь последний, то есть самый последний момент, как бы перед смертью, или перед казнью, или перед выходом в открытый космос, или перед последним боем, когда я должен попрощаться со всем миром и вообще как-то кому-то объяснить, что я об этом обо всем думаю.

      Почему я должен был так рано умереть, мне было неизвестно, но «последнее слово» складывалось в голове легко и незаметно.

      «Я ухожу, – думал я в автобусе, пытаясь протиснуться куда-то ближе к середине, – я ухожу, чтобы вам всем, оставшимся, жилось светлее и, может быть, легче. Я ухожу не с тяжелым чувством своей ненужности, нет. Я ухожу, чтобы когда-нибудь вернуться…»

      Прижавшись горячим лицом к стеклу, я повторял про себя эту чушь и пытался понять, где же сюжет, который объяснит мне смысл «последнего слова», и почему оно так важно, и кто его слушает.

      Вдоль московских улиц стояли деревья.

      Их было много. Везде.

      Желтые листья, которые вскоре должны были облететь, падали на крышу автобуса, на асфальт, на тротуар. Город