Жмых. Роман. Наталья Елизарова

кто-то тебя предал.

      …Слушая его слова, я и не представляла тогда, что они навсегда врежутся в память, загустеют в ней, как скорпион в янтаре, и станут частью моей судьбы. Но случилось именно так. Помню, как однажды Маргарет, наблюдавшая за мной, мрачно изрекла: «Ты внимаешь каждому его слову. Он сделает из тебя чудовище». Так и вышло.

      Впрочем, она была ещё одним человеком, оказавшим на мою жизнь своё роковое влияние. Именно она посеяла в мою душу семена распада и тлена. Занесла их туда, как бациллы заразной болезни.

      Мы часто беседовали. Точнее, она говорила, а я – слушала. Её длительные монологи походили на бред сумасшедшего. Как правило, она рассказывала мне свои необычные сны. Поразительно, что она помнила их до мельчайших подробностей. А может, они и не являлись сновидениями, а то была какая-то замаскированная под ореол Морфея, причудливая философия, в которой она не желала напрямую признаться.

      Эти излияния сопровождались обильным потреблением алкоголя. В такие моменты я смотрела на неё во все глаза. Стоило Маргарет выпить, и она менялась до неузнаваемости. В ней словно просыпался и выходил наружу совершенно другой человек.

      В один из вечеров, когда ей заблагорассудилось быть словоохотливой, она напугала меня до полусмерти.

      Сначала она была спокойна. Её привычная отстранённая замкнутость сменилась умиротворенной расслабленностью.

      «Сегодня ночью мне приснилось, будто я снова в Европе. В одном маленьком ресторанчике в центре Лондона, – говоря это, женщина чувственно поглаживала стенки бокала. – На мне длинное платье из лёгкой полупрозрачной материи. Я танцую одна в полумраке. Мне хорошо… – её лёгкие невесомые пальцы перекочевали с хрусталя на обтянутую шёлком грудь. – В это время в зал входит пара: он во фраке, она – в белоснежном бальном платье. Оба чопорные, строгие. Звучит Шопен. Он и она танцуют, – закрыв глаза, она запрокинула голову: с её плеч на спину заструились льняные локоны. Я любовалась игрой теней, скользивших по пепельному каскаду – в нашей знойной местности нечасто можно было встретить блондинку, и Маргарет производила впечатление экзотической диковинки. – В зал ворвались ещё двое – шумные, необузданные. Они хохотали во всё горло… – прищёлкивая пальцами, Маргарет начала кривляться, дёргаться и напевать что-то джазовое; при этом она совершала множество хаотичных, непроизвольных жестов, отчего вскоре её причёска пришла в беспорядок, а содержимое бокала пролилось на одежду. – А потом между танцующими завязалась потасовка… Они вопили, свистели, улюлюкали… Я металась между ними. В моих ушах стоял гвалт… Затем все разом куда-то исчезли…» – зябко поведя плечами, будто ей было холодно, она стиснула пальцами виски, как при мигрени; из её стиснутых зубов вырвался хлюпающий свист.

      Меня напугала эта нервическая пантомима, и я начала оглядываться в поисках дона Амаро или хотя бы кого-нибудь из слуг. Но мы были в комнате одни.

      Женщина, плеснув в бокал новую порцию вина, прикончила его несколькими жадными глотками и налила снова. Спиртное