Тайные письма великих людей. Сборник

слышать, ибо во снѣ ты и твоя мать бесѣдовали со мной, то я всталъ, чтобы поговорить съ тобой – написать тебѣ. Но лишь только открылъ я окно, мысль о моемъ одиночествѣ, объ ужасныхъ засовахъ и рѣшеткахъ, отдѣляющихъ меня отъ тебя, лишила меня всякой душевной твердости. Я заплакалъ, или, вѣрнѣе, застоналъ въ моемъ склепѣ. «Люсиль, Люсиль, о, моя дорогая Люсиль, гдѣ ты?»

      Вчера вечеромъ я пережилъ еще моментъ, также ранившій мнѣ душу, это когда я замѣтилъ твою мать въ паркѣ; инстинктивнымъ движеніемъ я опустился у рѣшетки окна на колѣни и сложилъ руки вмѣстѣ, словно взывая къ ея состраданію. Она изливается, конечно, тебѣ въ своемъ горѣ. Я видѣлъ вчера ея скорбь, она спустила на лицо вуаль, не будучи въ состояніи дольше выносить это зрѣлище. Когда вы придете, пусть она сядетъ поближе къ тебѣ, чтобы я могъ васъ лучше видѣть.

      Пришли мнѣ твой портретъ, Лолотта, я неотступно прошу тебя объ этомъ. Среди ужаса моей тюрьмы это явится для меня праздникомъ – днемъ упоенія и восторга. Пришли мнѣ также прядь твоихъ волосъ, чтобы я могъ прижать ихъ къ сердцу. И вотъ я снова переношусь къ временамъ моей первой любви, когда каждый приходившій отъ тебя, уже изъ-за одного этого, интересовалъ меня. Вчера, когда вернулся человѣкъ, относившій тебѣ мое письмо, я спросилъ его: «значитъ – вы ее видѣли?» Я поймалъ себя на томъ, что приковалъ свой взглядъ къ его одеждѣ, къ его фигурѣ, словно тамъ что-то осталось твое – отъ твоего присутствія.

      У этого человѣка должно быть милосердная душа, разъ онъ передалъ тебѣ письмо немедля. Кажется, я буду его видѣть по два раза въ день – утромъ и вечеромъ. Этотъ вѣстникъ нашего горя станетъ мнѣ такъ же дорогъ, какъ когда-то былъ дорогъ вѣстникъ нашего счастья…

      Сократъ выпилъ чашу съ ядомъ, но онъ по крайней мѣрѣ могъ въ тюрьмѣ видаться съ женою и съ дѣтьми. Какъ жестоко быть разлученнымъ съ тобой! Величайшій преступникъ былъ бы наказанъ черезчуръ строго, если бы его разлучило съ такой Люсилью иное, чѣмъ естественная смерть, доводящая до сознанія горечь разлуки лишь на мгновенье… Но преступникъ не могъ бы быть твоимъ супругомъ; ты полюбила меня вѣдь за то, что я жилъ для счастья моихъ согражданъ.

      Вопреки моему смертному приговору, я вѣрю, что есть Богъ. Моя кровь искупитъ мои ошибки и человѣческія слабости, а за то, что было во мнѣ хорошаго, – за мое мужество, за мою любовь къ свободѣ – за это Господь мнѣ воздастъ! Когда-нибудь я снова увижусь съ вами, – о Люсиль, о Анетта! Хорошо, что при моей чувствительности, смерть по крайней мѣрѣ избавитъ меня отъ лицезрѣнія столькихъ злодѣевъ! Развѣ это ужъ такое большое несчастіе? Прощай, моя Люлю, прощай, жизнь моя, мое земное божество. Я оставляю тебѣ славныхъ друзей, – все, что есть мужественнаго и чувствующаго. Прощай, Люсиль! Моя Люсиль! Моя милая Люсиль! Прощайте – Горацій, Анетта, Адель, отецъ!

      Я чувствую, какъ отлетаетъ отъ меня жизнь. Я вижу еще Люсиль, вижу ее, мою дорогую возлюбленную! Моя Люсиль! Мои скованныя руки обнимаютъ тебя, мои глаза, вдали отъ тебя, устремляютъ на тебя свой меркнущій взглядъ!

      Фихте – Іоганнѣ Маріи Ранъ

      Іоганнъ ФИХТЕ (1762—1814), замѣчательный