Умерший рай. Виктор Викторович Улин

мог же я, черт побери, нравиться в ту пору девушке! – и она подавала сигнал, на который я ни разу и не ответил.

      Сначала она привлекла меня именно как товарищ. Я оценил это по неделям, когда мы работали в университетской столовой № 9. И при потребности в напарнике старался выбрать именно Ольгу.

      Позже, в Германии, на утреннее дежурство по кухне я всегда выходил с Ольгой. И на воскресные прогулки по городу (о которых еще расскажу) отправлялся с нею. И вообще почти везде, где было можно и даже не слишком нужно, мы оказывались вместе.

      Так получилось. Потому что лишь рядом с Ольгой мне было хорошо.

      Незаметно, еще в Ленинграде, она начала нравиться мне и как женщина.

      Хотя констатируя это, я продолжал утверждать, что Ольга не принадлежит к моему типу.

      На самом деле этот «мой тип» я могу четко осмыслить лишь сейчас, наполнившись опытом и мудростью. А тогда любое существо противоположного пола представляло интерес для меня, молодого, жадного и голодного.

      И, возможно, у нас с Ольгой могло что-нибудь получиться. Пусть всего лишь на время пребывания в отряде.

      Но – могло…

      Тем более, естественным образом возникали подходящие ситуации.

      Вселенная упущенных возможностей

      Незадолго до отъезда командир приказал нам приготовить газету о Ленинграде для немцев. Или о Дрездене для своих – уже не помню точно.

      Ей и мне – как журналисту и как художнику.

      В те дни Ольга жила на даче под Ленинградом. И на отрядном собрании мы договорились, когда я к ней приеду – именно к ней, а не просто на нейтральную территорию – чтобы спокойно подумать о газете.

      И я прибыл в дачный поселок, где немало поплутал, прежде чем нашел нужную дачу по весьма смутному описанию.

      (Тогда я еще не знал, что нормальные женщины в принципе неспособны передавать ориентиры местности.)

      Найдя, долго стучал: сначала у калитки, потом в запертую дверь дома. Наконец распахнулась окно мансарды: даже тогда отличаясь плохим сном, я пустился в дорогу ни свет ни заря; спокойная Ольга еще и не вставала.

      Увидев меня, она сбежала по лестнице, отперла и позвала наверх.

      Кроме нее, тут никого не было.

      Мы сидели в ее комнате. Прямо на распахнутой, и теплой от ее тела постели… и разговаривали об отрядских делах.

      Сейчас я отказываюсь понимать себя – молодого, свободного и полного сил. Оказавшегося не где-нибудь, а на кровати рядом с женщиной. Все равно какой – нравящейся, или безразличной – но имеющей необходимые части тела для получения взаимного удовольствия. И…

      Не совершившего даже попытки.

      Впрочем, надо сказать, что тогда я еще мало знал Ольгу. А за годы ленинградской жизни успел приобрести стойкий комплекс неполноценности перед аборигенками. Я знал, что большинство ленинградок видели иногородних мужчинах лишь покусителей на жилплощадь, любое сближение воспринимали как способ остаться в городе после университета. Ведь у них имелось то, о чем не мог мечтать человек,