Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник). Василий Гудин

на трибуну апостолом проповедовать нам, лошадям, пользу сена. Доказывать отсутствие бога его понесло с места в карьер, как теорему, которую вызубрил школьник. Я уж не стану попусту вам рассказывать, как он нам бытие бога опровергал, – материализму мы все понемногу учились, а нового он ничего не сказал, битый час говорил избитые тезисы, впихивая их в рамки научной идеологии. Материализм, мол, всем доказал, что бога нет и не будет, – по существу это все, что он смог нам про бога сказать.

      И тут будто черт мне язык уколол, открылся рот сам собой, не спрося моего разрешения, и задает кто-то помимо меня неприличный вопрос для научного материализма: «Души нет, бога нет. А в чем же тогда, извините, смысл моего наличного бытия заключается, – лопата без меня работать не может? Если для меня души нет, то где же я, по-вашему, есть, в материи, что ли? В материи смысл жизни для тех, у кого ее много, а если у меня кот наплакал, так выходит я не имею смысла существовать? Одни страдают бессмыслием жизни, другие наслаждаются им».

      А сам сижу, как сидел, божьей птичкой и не чирикаю, но как бы слышу свой голос со стороны, не чувствуя, как рот открывается, чревовещатель и только. Он немного напрягся весь от непривычности подобного тона со стороны одобряющей аудитории, но вида не подает, взял себя в руки и отвечает мне, или кому-то во мне, с важностью напускного спокойствия общими фразами и весь смысл моей частной жизни упирает в отвлеченную от меня прекрасную жизнь поколений далекого будущего, и твердит мне про общественно полезный всему обществу труд, духовность и пользу знания.

      А из меня ему в ответ опять кто-то спрашивает: «Зачем мне твои духовность и знания, если сразу же после меня от них один спертый воздух останется?»

      Он-то, бедняга, думал, его ответом все кончится, – так, мол, пошалить кто-то решил, или начальство подсадной уткой проверяет силу его интеллекта, готовясь к «перестроечным» битвам, – и больше еще растерялся, вспотев под очками. Но, как прежде, вида не подает и держит марку материализма.

      – Как же так «спертый воздух»? Вот Вы, говорит мне, шахтер, уголь «на-гора» добываете, которым все человечество на земле держится, бытовая жизнь, прогресс и наука. Вы, говорит, так же, как и все, незаметно для себя цивилизацию двигаете. Память о Вас навсегда сохранится в сердцах признательных поколений, и Вы не уйдете бесследно, продолжая себя памятью в прекрасное далеко.

      – Вещая память сама по себе призраком бродит по краю вселенной. Память – свет потухших звезд, блуждающий в ночи, – кто-то из меня отвечает ему поэтическим слогом. Я даже растерялся от неожиданности, но быстро взял себя в руки.

      – Уголь – не мрамор, на нем имен не напишешь, кто его из подземелья «на-гора» выцарапывал, – это уж я сам ему говорю как шахтер без подсказки мне внутренним голосом. – Сгорит наша память в печах вместе с углем и пеплом развеется по земле. Ты моей жизни сейчас значение дай, а не моей будущей памяти, которая протянет на земле не дольше моих собутыльников. Что ты