Еще одна из рода Болейн. Филиппа Грегори

я подумала – она снова отмахнется от вопроса, отпустит какую-нибудь шуточку, будто его мальчишеское обожание и впрямь ничего для нее не значит. Но она наклонила голову, и свежевымытые волосы полились Джорджу в руки тяжелой темной струей.

      – О, я сама знаю, это глупо. Я знаю, он просто мальчишка, и притом глупый мальчишка, но, когда он со мной, я тоже становлюсь молоденькой девчонкой. Мне тогда кажется – мы два подростка, влюблены и ничего не страшимся. При нем я такая беспечная, будто он меня заворожил! Словно я и впрямь его люблю.

      Казалось, говардовское заклятие холодности вдруг исчезло, разбилось, как зеркало, и все вдруг заиграло настоящими, живыми, яркими красками. Я рассмеялась, схватила сестру за руки, заглянула ей в лицо.

      – Правда, чудесно быть влюбленной? – требовала я ответа. – Лучше ничего на свете нет.

      Она отняла руки:

      – Отвяжись, что ты, право, как маленькая, Мария? Да, да, совершенно чудесно, но перестань надо мной сюсюкать, я этого не переношу.

      Джордж взял густые пряди ее волос, обернул короной вокруг головы, залюбовался сестриным отражением в зеркале.

      – Анна Болейн – и влюблена! Кто бы мог представить!

      – Такого бы в жизни не произошло, не будь он вторым человеком в королевстве после самого короля, – напомнила ему сестра. – Я своего долга перед семьей не забываю.

      Брат кивнул:

      – Я знаю, Анна-Мария. Мы все знаем, ты целишься высоко. Но семейство Перси! Это куда выше, чем я воображал.

      Она двинулась ближе к зеркалу, пристально вглядываясь в свое отражение. Потом спрятала лицо в ладонях:

      – Моя первая любовь. Первая и навеки.

      – Проси у Бога, чтобы это и впрямь была такая удача: последняя любовь и она же первая, – внезапно трезвым, рассудительным голосом произнес Джордж.

      Ее темные глаза встретились в зеркале с глазами брата.

      – Пожалуйста, Господи, ничего в жизни не хочу больше, чем Генриха Перси. Этим я буду довольна. Знаешь, Джордж, не могу даже сказать, как я буду довольна, если получу его.

      Как Анна приказала, на следующий день пополудни Генрих Перси пришел в покои королевы. Время выбрано искусно, все фрейлины отправились на мессу, и мы были в комнате одни. Генрих Перси вошел и огляделся, удивляясь непривычным молчанию и пустоте. Анна подошла к нему, взяла обе руки в свои. Я заметила – он выглядит не столько влюбленным, сколько загнанным.

      – Любовь моя, – произнесла Анна, и от звука ее голоса лицо юноши просветлело, к нему вернулась былая отвага.

      – Анна, – шепнул он.

      Пальцы нащупали что-то в кармане, он вытащил кольцо. С моего места у окна я разглядела отблеск алого рубина – символа добродетельных женщин.

      – Тебе, – тихо сказал он.

      Анна снова взяла его за руку:

      – Хочешь, чтобы мы прямо сейчас поклялись друг другу в верности?

      Он сглотнул:

      – Да.

      Она просияла:

      – Тогда начнем.

      Он взглянул на нас с Джорджем, будто надеясь, что мы его остановим.

      Мы ободрительно улыбнулись, по-болейновски,