Золотой саркофаг. Ференц Мора

я дочь императора и жена цезаря, а жизнь моя хуже, чем у последней невольницы, обмывающей покойников.

      – Почему так разгневались на нас боги? – простонала больная. – Почему лишили меня радости? Я никогда никого не обижала.

      – Я не знаю, мама!

      И, опять схватив августу за руку, Валерия горячо продолжала:

      – Но знаю, что у меня-то радость отняли не боги… а вы с отцом… Выдав меня за Галерия!

      – О нет! Только не я!.. Только не я! – рыдая, запротестовала мать. – Ведь я была не в себе, когда тебя увезли к нему.

      – В этом все дело. Отдавшись своему горю, ты была слепа и глуха ко мне. Я ползала у тебя в ногах, обнимала твои колени, молила пощадить меня, но ты ничего не слышала и не видела… плакала, плакала… и все о своем сыне.

      – О, Аполлоний! Родной мой Аполлоний! – вскрикнула мать, порывисто поднявшись в постели.

      Валерия энергичным движением заставила ее опуститься на подушки и, взяв обеими руками за голову, повернула лицом к себе.

      – Зачем плакать о том, кого нет? Можно ли без конца сокрушаться над тенью ребенка? Ведь Гадес[74] похитил его, когда он и ходить-то по этой земле еще не научился! Как долго будешь ты рыдать над тенью?! Деметра и та оплакивала Персефону[75] только с осени до весны. А тебе, мама, недостаточно шестнадцати лет, чтобы остановить свои слезы!

      Добрым материнским взглядом, исполненным страдания, императрица заглянула в глаза молодой женщины.

      – О дочь моя! Пусть дадут тебе боги узнать, что значит быть матерью, но только не так, как мне!

      Валерия вдруг нервно, визгливо расхохоталась:

      – Мне? Быть матерью? Я своими руками задушила бы ребенка, если бы выносила его в своем чреве! Но не беспокойся, мне не придется стать убийцей твоего внука. Твоя дочь, которую без согласия матери выдали замуж, никогда не станет матерью! У меня нет мужа, а только господин! Знаешь, что он сделал, когда в свадебном наряде при свете факелов, под звуки флейт подружки привели меня в его дом? Приказал распороть живот беременной невольницы и своими руками вырвал плод, чтобы по его внутренностям ему предсказали будущее. И представь, не обмыв рук, он хотел развязать мой пояс! С той поры меня преследует запах крови. Тот, кого вы с отцом нарекли сыном, весь пропах кровью.

      Валерия, тоже рыдая, упала на грудь матери. Та прижала ее к себе и погладила по голове.

      – Император… твой отец…

      – Нет, мама! Он мне не отец, он только император!.. Может быть, не стань он императором, я и была бы ему дочерью. Но теперь он – только император, у которого нет ничего, кроме империи.

      – Он самый мудрый в мире…

      – Как ты не понимаешь, мама, что мне нужна не мудрость, а хоть капля любви!

      – Ты скажи ему… Хочешь, я попрошу его за тебя?

      – Я боюсь его, мама! Если бы ты видела, как он отвернулся от меня, когда я сказала, что не хочу быть женой Галерия! После этого я только раз виделась с ним, но и тогда у него не нашлось для меня доброго слова.

      – Он думает, что ты счастлива.

      – Он

74

Гадес (или Аид) – в греческой мифологии бог подземного мира и царства мертвых.

75

Персефона – в греческой мифологии богиня царства мертвых. Дочь Зевса и Деметры, супруга Аида, который с разрешения Зевса похитил ее.