Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье. Сергей Александрович Менжерицкий

привычку здешнего светофора переключаться на красный именно тогда, когда до тротуара остаётся ещё метров двадцать.

      – Погоди, Лёш. Дай отдышаться.

      Сурен доходит до тротуара и останавливается, опершись рукой о фонарный столб. Другой рукой он досадливо тычет себя в грудь:

      – Ч-чёрт… Пора курить бросать, а то сердце прихватывает… Ладно. Фигня. Значит, завтра улетаешь. И надолго?

      – Восьмого уже вернусь.

      – Не густо.

      – В самый раз…

      Вдоль проспекта Мира, смыкаясь и расходясь во все стороны, гуляют плотные снеговые заряды и кажется, будто в тёмном небе, чуть прихваченном снизу электрическим светом, полощется одна серая безразмерная простыня. Крылов наклоняет голову как можно ниже, пытаясь защититься от ветра – колкого и хлёсткого. Сурен идёт следом, тоже низко пригнувшись и удерживая шляпу обеими руками.

      Добравшись до подъезда, они тщательно обстукивают снег с ботинок и обхлопывают спины друг друга перчатками. Потом поднимаются по лестнице, с передышками на каждой площадке. Перед дверью своей коммуналки Сурен оборачивается.

      – Слушай, Лёша-джан, а тебе телевизор не нужен?

      – В смысле?

      – В смысле – купить.

      – А что за зверь?

      – Нормальный такой зверь, чёрно-белый. Марки "Рекорд". Мне его сосед продал, когда увольнялся. Аппарат, конечно, старенький, но пашет – исключительно…

      – Если пашет, зачем продаёшь?

      – Чудак-человек! А билет в Америку на что покупать? Я сейчас всё распродаю, кроме сакса.

      – Сколько?

      – Восемьдесят. С антенной!

      – У меня свободных только полста, Сурен.

      – Ладно. Грабь.

      Они проходят по длинному коридору, заставленному всевозможным дворницким инструментом, обувью и фанерными шкафчиками для одежды. Под потолком болтаются обрывки новогодней гирлянды. Из-за дверей, выходящих в коридор, доносятся громкие голоса и звуки телевизора. У кого-то в комнате ухают колонки, выдавая знакомый цоевский речитатив: "Но я не хочу. Не хочу. Не хочу. Победы. Любой. Ценой… Я. Не хочу. Ставить ногу. Кому-то. На грудь… Мне нужно. Остаться. С тобой. Просто. Остаться. С тобой… Но высокая. В небе. Звезда. Зовёт меня. В путь!.."

      Со стороны кухни тянет пережаренным луком. Сурен отпирает комнату – такую же семиметровую маломерку, как и у Крылова. Правда, в отличие от крыловской, здесь царит полнейший беспорядок. Обои давно выцвели и отстали от стен. Пол, тумбочка и подоконник завалены старыми газетами и мелким мусором, среди которого преобладают пустые сигаретные пачки и консервные банки, до отказа забитые окурками. На узкую железную кровать с облупившейся краской брошен надувной туристский матрас, а поверх матраса – пара синих солдатских одеял, густо усыпанных сигаретным пеплом. Телевизор возвышается на трёхногом журнальном столике в углу. Задняя крышка на нём почему-то отсутствует.

      – А крышка где?

      – Про крышку, Лёш, история умалчивает.

      Сурен поворачивает выключатель. В центре