Теория государства. С комментариями и объяснениями (сборник). Платон

ж? – продолжал я. – Значит, Бог хочет лгать, когда на словах или на деле представляет призрак?

      – Не знаю, – сказал он.

      – Ты не знаешь, – примолвил я, – что истинную-то ложь, если можно так сказать, ненавидят все боги и люди?

      – Как это говоришь ты? – спросил он.

      – Так, – отвечал я, – что высшею своею частью и о высших предметах никто произвольно солгать не захочет; тут всякий особенно боится сделаться лгуном.

      – И теперь еще не понимаю, – сказал он.

      – Ты, верно, полагаешь, что в моих словах скрывается что-нибудь чрезвычайное, – продолжал я, – а у меня мысль та, что ложь от души и обман касательно сущего есть неведение и что как лгать душой, так и поддаваться обману, все наименее согласны; всем это, и в этом отношении, особенно ненавистно.

      – И очень-таки, – сказал он.

      – Но незнание в душе, касательно оболганного предмета, уж конечно, по всей справедливости, как я сейчас сказал, можно назвать истинною ложью; потому что ложь в словах-то есть уже некоторое подражание качеству души, – это образ, составившийся после, а не чистая ложь. Или не так?

      

Сократ различает два вида лжи: ложь мысли и ложь слова. Он считал, что лгать на словах мы можем сознательно, то есть можем лгать, зная, что говорим ложь, и желая, чтобы другие сознаваемую нами ложь принимали за истину. В такой лжи мысль (или душа сама в себе) еще не лжет. В чем же состоит ложь мысли? Чтобы решить этот вопрос, прежде всего надо понять, что душа добровольно никогда не лжет и не терпит в себе лжи, потому что это противоречит ее сознанию, постоянно направленному к истине. Между тем на деле всякий человек более или менее лжет. Но его ложь на самом деле – это заблуждение или незнание.

      – Без сомнения.

      – Так истинная ложь ненавистна не только богам, но и людям.

      – Кажется.

      – Что же теперь? Ложь в словах – когда и к чему полезна, если не бывает достойною ненависти? Не пользует ли она против неприятелей и не служит ли как бы полезным лекарством для удержания так называемых друзей, когда они в сумасшествии или безумии решаются на что-нибудь худое? Не допускаем ли мы ее с пользою и в тех баснословиях, о которых недавно говорили, поколику, то есть не зная, что сказать истинного касательно древних, мы истине большею частью уподобляем ложь?

      – Это и действительно бывает, – отвечал он.

      – Так для которой же из показанных целей Богу полезна ложь? Для того ли мог бы он лгать, что, не зная древности, стал бы подделываться под истину?

      – Это было бы смешно, – сказал он.

      – Стало быть, в Боге нет лживого поэта.

      

Некоторым критикам Платона эти слова кажутся странными, даже нелепыми, а потому критики различным образом изменяют их. Но в этом нет ничего странного. Сократ прежде говорил, что Бога доброго нельзя почитать причиной зол, поэтому о богах нельзя говорить ничего худого или приписывать им зло. Все, что говорили о них поэты недоброго, была ложь или незнание божественной природы. Но Богу незнание себя несвойственно. Следовательно, он не может говорить о себе ложь, то есть в