Теория государства. С комментариями и объяснениями (сборник). Платон

из наказаний есть – находиться под управлением человека, сравнительно худшего, когда сам не хочешь управлять, и люди честные, если они управляют, управляют, мне кажется, из опасения именно этого наказания. Они тогда вступают в управление не потому, чтобы стремились к какому-нибудь благу, и не потому, чтобы хотели удовлетворить собственному чувству, но как бы увлекаясь необходимостью, поскольку не могут вверить себя лучшим или подобным себе правителям. Таким образом, если бы государство состояло из людей добрых, то едва ли бы не старались они устраняться от правительственных обязанностей, как ныне домогаются принимать участие в них. А отсюда явно, что на самом деле истинный правитель обыкновенно имел бы тогда в виду не собственную пользу, а выгоду подчиненного; так что всякий, понимающий дело, скорее согласился бы получать пользу от другого, чем озабочиваться доставлением пользы другому. Посему я никак не уступлю Тразимаху, будто справедливость есть польза сильнейшего. Впрочем, это-то мы еще рассмотрим впоследствии. Для меня гораздо важнее недавние слова Тразимаха, что жизнь человека несправедливого лучше, нежели жизнь справедливого. А ты, Главкон, – примолвил я, – которую избираешь? Что здесь, по-твоему, говорится вернее?

      – По-моему, жизнь справедливого выгоднее, – отвечал он.

      – Но слышал ли, сколько благ в жизни несправедливого открыл сейчас Тразимах? – спросил я.

      – Слышал, да не верю, – сказал он.

      – Так хочешь ли, убедим его, лишь бы только отыскать доказательства, что он говорит неправду?

      – Как не хотеть, – отвечал он.

      – Однако ж, – продолжал я, – если мы станем возражать ему, слово за словом перечисляя блага жизни справедливой, потом, если он начнет возражать нам, а мы снова – отвечать ему, то блага, высказанные тою и другою стороною о том и другом предмете, понадобится исчислять и измерять, и нам уже нужны будут какие-нибудь судьи и ценители. Напротив, если дело подвергнется исследованию обоюдному и согласию общему, как прежде, то мы сами будем вместе и судьями и риторами.

      – Конечно, – сказал он.

      – Что ж, первое или последнее нравится тебе? – спросил я.

      – Последнее, – отвечал он.

      – Хорошо же, Тразимах, – продолжал я, – отвечай нам с начала. Говоришь ли ты, что совершенная несправедливость полезнее совершенной справедливости?

      – Конечно, – отвечал он, – я это утверждаю и уже сказал почему.

      – Хорошо, а что скажешь ты об их качествах? Одни из них, вероятно, назовешь добродетелью, а другие – пороком?

      – Как не назвать?

      – Справедливость, видно, добродетелью, а несправедливость – пороком?

      – Не иначе, любезнейший! И я говорю, что несправедливость приносит пользу, а справедливость не приносит!

      – Ну и что же тогда получается?

      – Да наоборот.

      – Неужели, что справедливость порочна?

      – Нет, но слишком благородная тупость.

      – Следовательно, несправедливость называешь