Гость. Александр Проханов

в будущее. Зрел пузырь, один из многих, который Веронов хотел проткнуть.

      И он стал готовиться к перфомансу, стал искать иглу, которой проткнет пузырь.

      Утром, отправляясь в собрание «Мемориала», он катил в своем респектабельном «бентли» по набережной в струящемся блеске. Наслаждался зрелищем близкой реки, белыми речными трамвайчиками, зеленой кущей Нескучного сада, серебристой арфой Крымского моста. На заднем сидении, обернутый в холст, находился сюрприз, с которым он выйдет к собранию. И никто, ни одна душа не должна угадать, что скрывается под свежей холщевой тканью.

      Впереди нежно и восхитительно заалел Кремль, породив сладостное головокружение, которое он испытывал с самого детства, когда Кремль румянился в синем морозном воздухе, или таинственно плыл в осеннем дожде, или в праздничном пасхальном ликовании парил над рекой со своими белоснежными храмами, с лучистым золотом своих куполов.

      Веронов словно вдыхал аромат таинственного цветка, которым одарила его Москва.

      Но поведя глаза в сторону, он испытал внезапную тяжесть, словно сумрачная туча заслонила недавнюю солнечность. Этой тучей был Дом на набережной, огромные, пепельно-серые сдвинутые кубы, вызывавшие тайную тоску, мутную тревогу – подобная тревога охватывает при виде крематория. Веронов невольно стал всматриваться в плоскую крышу дома, не идет ли оттуда дым.

      Дом был задуман как символ мрачного беспощадного господства победивших революционеров над проигравшей монархией. Дом нависал над Кремлем, ложился на него могильной плитой, топтал его кресты, дворцы и соборы. В него заселилось первое поколение победивших комиссаров, из окон своих квартир наблюдавших поверженную Россию.

      Их торжество продолжалось недолго. Сюда один за другим подкатывали ночные «воронки», и недавних властителей поднимали из теплых постелей и везли на Лубянку, где им ломали кости и расстреливали в глухих подвалах. Их детей и жен высылали в далекую Сибирь, а их квартиры заселяли офицеры НКВД, которые развешивали на стенных портреты вождя, любовались рубиновыми кремлевскими звездами, сознавая себя гвардией Сталина, «орденом меченосцев», чей меч продолжал свистеть, выкашивая ряды истинных или мнимых заговорщиков. Когда рухнула империя НКВД и главные опричники Сталина были расстреляны или сосланы, в пустые квартиры вселились партийные руководители, их сытые простоволосые жены, новая знать, уставшая от бремени сталинских новостроек и расстрелов. Теперь Кремль был их. Он был, как кремовый торт, которым они лакомились, выковыривая и обсасывая золотые ягодки куполов. И так продолжалось все тучные годы, в которые медленно, липко сползал оползень прокисшего государства, и в одну роковую ночь из Москвы улетели все красные духи, оставив столицу на истребление загадочным нетопырям и остроклювым грифам, таившимся ранее в глухих проемах кремлевских колоколен и звонниц. Дом на набережной заселили разбитные торговцы, ловкие спекулянты, устраивающие свои пиры с видом на Кремль, учиняющие оргии под визгливую восточную