Анжелика – маркиза ангелов. Анн Голон

Света. Что вам сказать? В Америках живут совсем иначе. В доме белого человека белому всегда окажут гостеприимство. И без всяких денег… Впрочем, там и деньги-то не везде существуют, вместо них в ходу шкуры и бусы, а люди живут только охотой и рыбной ловлей.

      – А землю они обрабатывают? – вдруг вмешалась в разговор Фантина Лозье, чего она никогда не посмела бы сделать в присутствии своих взрослых хозяев. Она не меньше детей сгорала от любопытства.

      – Землю? На Антильских островах этим кое-где занимаются чернокожие. А в Америках краснокожие землю не возделывают, но собирают фрукты и растения. В некоторых местах выращивают картофель – в Европе его называют земляным яблоком и пока еще не умеют выращивать. Но особенно много там плодов, похожих на груши, но очень маслянистых. И еще там растут хлебные деревья.

      – Хлебные деревья? Значит, и мельник не нужен? – воскликнула Фантина.

      – Конечно нет. Тем более что там хорошо растет маис. В других местах люди питаются корой некоторых деревьев и орехами колы. И после этих орехов целый день не хочется ни есть, ни пить. Еще они употребляют в пищу нечто вроде миндального теста – какао, смешанное с сахаром. А пьют они напиток из бобов, который называется кофе. В странах, где земли менее плодородны, пьют пальмовый сок и сок агавы. Много там и всевозможных животных…

      – А туда плавали купеческие суда? – прервал его Жослен.

      – Несколько купцов из Дьеппа уже торгуют с ними, да и из наших краев тоже попадаются. Взять хотя бы моего кузена, он связан с одним судовладельцем, который время от времени снаряжает корабли к Францисканскому берегу, как называли его во времена Франциска Первого.

      – Знаю, знаю, – снова нетерпеливо прервал гостя Жослен. – Из Сабль-д’Олонна корабли тоже иногда плавают в Новые земли, а с севера – даже в Новую Францию. Но говорят, это холодные страны, и меня они не привлекают.

      – Правильно, в тысяча шестьсот третьем году в Новую Францию был послан Шамплен, и теперь там много французских поселенцев. Но это действительно суровый край, и жить там нелегко.

      – Почему же?

      – Мне трудно объяснить вам… Может, оттого, что туда уже проникли французские иезуиты.

      – А вы гугенот, не так ли? – живо отозвался Раймон.

      – Да. Я даже пастор, хотя и не имею прихода. Но прежде всего я путешественник.

      – Вам не повезло, сударь, – усмехнулся Жослен. – Я подозреваю, что моего брата привлекает строгость устава и требования нравственного самосовершенствования иезуитского ордена, который вы обвиняете.

      – Я далек от мысли осуждать его за это, – возразил гугенот, протестующе подняв руку. – Я встречал в Новой Франции немало отцов иезуитов, которые мужественно, с подлинно христианской самоотверженностью проникали в самые отдаленные уголки страны. Для некоторых племен там величайшим героем стал знаменитый отец Жог, павший жертвой ирокезов. Но я признаю за каждым свободу совести и свободу убеждений.

      – По правде сказать, – воскликнул Жослен, – мне трудно обсуждать