Радрадрабен. Дмитрий Леонидович Федорович

наконец, в многочисленных перинах, старик потихоньку стал посвистывать носом и мирно заснул. Снилось ему в эту ночь только хорошее: Гризония – совсем маленькой девочкой в белом платьице – как козочка, прыгающая по отвесным скалам, и Арудон Умный, на коньках удирающий по огромным сугробам от четвёрки разъярённых белых медведей.

      Звено двенадцатое

      Робин отошёл от костра, чтобы не мешать спутникам устраиваться на ночлег. В двух шагах от их укромного костерка начиналась полная тьма, смягчённая лишь жемчужным светом звёзд. На безоблачном небе они сверкали подобно самоцветам и, когда глаза привыкали, давали вполне сносное освещение. Робин поднял голову и с глупо-радостной улыбкой вновь глянул на звёзды. Он ещё не догадывался, что в глаза, в уши, в каждую пóру его тела исподволь, незаметно и вкрадчиво по капельке уже давно сочится сладкий яд, который барды, менестрели и скальды во все века именовали любовью…

      Наверное, он всё-таки слегка задремал, потому что очнулся в глухой ночи от каких-то непонятных звуков. Костер давно погас, теперь это была просто кучка чуть тлеющих углей под толстым слоем пепла. Робин потянулся, досадуя на себя за оплошность и проявленную слабость, он собрался было подбросить хвороста, как вдруг опять услышал какой-то шум – нечто вроде низкого гудения. Шум доносился со стороны ручья, и граф сначала подумал, что это он, ручей, и шумит, но прислушавшись, понял, что это не так. Тем более, что в той стороне он увидел на земле чуть заметный огонёк, словно там, среди тёмной травы, тлела отлетевшая от костра веточка. Однако в царящем в ночи полном безветрии от костра она туда отскочить не могла. Робин бесшумно закинул перевязь с мечом за спину и, презрев рыцарское достоинство, на четвереньках стал подкрадываться к огоньку. Чем ближе он подбирался, тем явственнее становился гул. С изумлением он понял, что это речь, только очень тихая и басовитая. Тогда он пополз. А когда до огонька осталось шагов семь, и он, затаив дыхание, поднял голову – то чуть не прыснул от смеха. Картина была ещё та: вокруг крохотного костерка столпилось с сотню существ, более всего похожих на детские тряпичные мячики размером с кулак. Из кругленьких телец торчали коротенькие тонкие ручки и ножки, головы почти не было, зато непропорционально огромный рот разрезал тело почти посредине. Глаз и ушей Робин в неверном пляшущем свете костерка не разглядел.

      Существа внимательно слушали оратора, который стоял на плоской кочке и продолжал начатую речь:

      – …какие беды мы терпим, какой позор! Мы, от поступи которых содрогались скалы, мы, те, кто испокон веков владел этими горами и пещерами, мы… – говоривший всхлипнул, – ютимся в жалких норах, которые с таким трудом отвоёвываем у сурков, а в наших – наших! – пещерах распоряжаются проходимцы гномы!.. И ещё сочиняют сказки, что это они вырыли эти пещеры! Братья, доколе терпеть будем?! – тут оратор возопил так, что Робин испугался: вдруг проснётся кто-нибудь из его спутников и спросонья спугнёт сборище. Он осторожно оглянулся – нет, всё было тихо – и вновь устремил