Осенний август. Светлана Нина

несправедливость. Не озлобился, не испытывал неуверенность в себе. Ближнее окружение быстро привыкало к его нелюбви к обходным путям. Впрочем, были и те, и было их немало, кто не терпел его нежелание улыбаться, когда ему не хотелось, поддакивать, когда он был не согласен и молчать, когда ему было что сказать.

      Веру сначала удивляло негативное отношение к Матвею некоторых их знакомых женщин. Потом она не без помощи колких наблюдений Полины поняла, что окружающие слишком привыкли к обману со сладкой улыбкой на губах, даже если потом наступало похмелье. Она считала описание подобного в книгах преувеличением, личным опытом автора. Но вышло, что классика ближе, чем казалось. Вера никогда и не предполагала, что, чтобы добиться одобрения, надо лицемерить. Больше всего она ценила искренность и поразилась, что для большинства она не нужна вовсе. Ее внутренняя честность требовала встать на сторону Матвея. Впрочем, она изначально и так была на одном берегу с ним.

      Сестры Валевские избегали разговоров о том, что было известно в высшем обществе – трагедии в семье Матвея. Мать, добровольно ушедшая из жизни вслед за младшим сыном, причины самоубийства которого так и остались невыясненными. Отец после этого уехал в плавание и так и не вернулся. Подобранный теткой, Матвей не впал в циничность несмотря на нелегкий с самого отрочества путь. Веру удивляло, что он продолжал светить, вел себя словно самый благополучный человек, от души смеялся и ни разу не продемонстрировал открыто зависти или злобы к кому-нибудь. Быть может, здесь сыграла роль природная незлобивость, а, может, и самоконтроль – вопреки всему не сломаться и не начать ненавидеть жизнь. Вера чувствовала и хотела думать, что не ошибается – Матвею необходимо привязаться к кому-то, так же, как и ей, знать, что его ждут. Может, из-за этого он искал новых женщин – чтобы вспомнить, как мало материнской любви получил.

      – Для этого и не нужны причины, – сурово ответил Матвей, когда Полина, отбросив свою вечную шумную и пробивную силу, осторожно спросила его об этом. – Он сломался. А сломанным людям только дай повод.

      – Но ведь не просто так он сломался.

      – Мы все разные. Едва ли мы можем понять друг друга. Что с одного скатится, как вода, подкосит другого. Наитие, случайность, если хочешь. А точнее я и сказать не могу. Не знаю.

      – Но ты не озлобился и не стал клясть весь мир в своих проблемах…

      – Люди очень часто, имея все, беспрестанно плачутся о своей горькой судьбе… Я думаю, что сила как раз в том, чтобы, эту горькую судьбу имея, быть благодарным жизни несмотря ни на что. Все она отнять не может. Да и кое-что – будем честными – и от нас зависит, какие бы обстоятельства не были.

      Матвей отвлекся от своих обличений и посмотрел на Полину. Странно тихую и задумчивую сейчас, без своего апломба и извечной бравады. Какой разной она была… Его Поля. Живой человек, во взгляде другого превращающийся в произведение искусства. Он протянул ладонь и коснулся ее лица. Полинина кожа покладисто ложилась под его пальцы неосязаемым потоком.