Князь Курбский. Борис Федоров

сказал:

      – Терпи, добрый юноша! – и пожал его руку.

      – Строптивый муж! – воскликнул Мстиславский.  – Царь смирит тебя и решит спор между мною и тобой.  – А ты, несчастный,  – сказал он Владимиру,  – сознайся в твоем преступлении.

      Владимир молчал.

      – Отвечай! – сказал Мстиславский.

      – Отвечай, воевода тебя вопрошает,  – крикнул Басманов.

      – Скажи вину мою.

      – Говорил ли ты, что царя окружают клеветники? – спросил Мстиславский.

      – Нет.

      – Говорил ли ты, что Адашев невинен? – сказал Басманов.

      – Говорил.

      – Неразумный юноша, ты обличил себя в преступлении. Не развозил ли ты тайно грамот, оскорбляющих царское величество?

      – Нет.

      – Для чего же прибыл ты из Москвы?

      – Служить государю в полках его.

      – Так… Но ты доставил тайно возмутительную грамоту князю Андрею Курбскому.

      Владимир пришел в смущение.

      – Он молчит… он сознается,  – сказал Басманов.

      – Я не предатель,  – сказал Владимир с негодованием,  – я не доставлял возмутительной грамоты.

      – Утверди же крестным целованием, что ты не привозил никакого письма от Курлятева.

      Владимир в смущении не знал, что отвечать, и поднял глаза на крест, висевший в углу шатра.

      – Смотри,  – продолжал Басманов,  – целуй крест на том, что ты не привозил такой грамоты.

      При сих словах он показал юноше список с того письма, с которым Владимир прибыл из Москвы к Курбскому; список доставлен был Басманову его лазутчиком.

      Владимир с трепетом отклонил руку Басманова.

      – Нет,  – сказал он,  – не погублю души моей на неправде! Я привез из Москвы грамоту от князя Курлятева князю Курбскому.

      – Тайно?

      – Что друг поверяет другу, то было и для меня тайной.

      – Возмутительною?

      – Нет! – перебил его Владимир.  – И присягну на Животворящем Кресте. Никогда бы добрая мать моя не отдала мне возмутительной грамоты…

      Владимир остановился. Внезапная мысль, что мать его может подвергнуться опасности, охладила страхом его сердце.

      – Итак, твоя мать передала тебе грамоту? – спросил Мстиславский.

      – Она и Курлятевы издавна живут адашевским обычаем! – проговорил Басманов.  – Она проводит дни в посте и молитве, а дерзает на смуты и ковы…

      – Боярин! – сказал Владимир.  – Есть Бог Всевидец! Страшись порочить безвинно.

      – Безвинно! – воскликнул Басманов и указал Мстиславскому на то место грамоты, где Курлятев писал, что клеветники на Адашева и Сильвестра отравляли ласкательствами сердце Иоанна.  – Рассуди, князь! – прибавил он.  – Не хула ли на царя? Кто, кроме раба-возмутителя, дерзнет быть судиею государевой воли?

      – Славные воеводы! Князь Курлятев не возмутитель, но верный слуга государю; с вами стоял за него в битвах Если осуждать каждое неосторожное слово в домашних разговорах, в беседе друзей, то кто не будет виновен пред Иоанном?

      – Оправдай