Последний фаворит (Екатерина и Зубов). Лев Жданов

немолодой, страдающий одышкой, он проявлял юношескую легкость и изворотливость ужа, когда этого требовалось, чтобы услужить государыне.

      Словом, в нем Екатерина нашла идеального, образованного, умного, неподкупного секретаря-лекаря, то именно, чего искала и в своих сановниках, и даже в большинстве фаворитов, которых называла «своими воспитанниками»…

      В числе других обязанностей Храповицкий докладывал Екатерине о более важных и занимательных открытиях, какие делал петербургский «черный кабинет», занимаясь очень успешно «перлюстрацией», как это называлось тогда.

      Переписка иностранных послов, посылаемая по почте, как и письма своих сановников, – почему-либо заподозренных или интересующих государыню, все это осторожно вскрывалось, с более интересных снимались целиком или частично точные копии, после чего письмо, снова тщательно запечатанное, отправлялось по назначению.

      Такой шпионаж, в связи с изданием «Санкт-Петербургского вестника», заменяющего позднейшее «Осведомительное бюро», позволял не только узнавать настоящее общественное мнение, но и «создавать» его или, по крайней мере, направлять, по возможности в сторону, приятную и желательную для Екатерины и ее политики, внутренней и внешней отчасти.

      – Сегодня, видать, не особый улов, – с обычной ласковой улыбкой заметила Екатерина, когда Храповицкий доложил ей число и содержание писем, копии с которых лежали у него наготове, в портфеле. – Все старое… Жалобы на нас, недовольство Россией… ее управлением, нравами, климатом… Да, ради бога, кто же тянет сюда всех силой? Смешной народ. Каждый должен устраиваться как может лучше по своим силам и умишку… И мы так делаем. В чем же беда? Покуда, не глядя на многие невзгоды, мое маленькое хозяйство идет себе кое-как, без особого урона и вреда. Надеюсь на лучшее впереди. А они пускай себе лают… Постой, дай-ка сюда еще письмо француза… графа нашего…

      Быстро нашел и подал Храповицкий листок, на котором было скопировано последнее послание версальского посла графа Сегюра к Лафайету в Париж.

      – Тоже человек весьма малопонятный… Что пишет! Поздравляет со вступлением на столь опасный, бунтовщичий путь… И кому – столь ярому честолюбцу и открытому якобинцу де Лафайету?.. Может ли так писать королевский посол? Скажи прямо твое мнение.

      – Думается, это без всякой дурной мысли, ваше величество. Они же и кузены.

      Екатерина быстрым взглядом окинула секретаря.

      Тот глядел ей прямо в лицо своими добрыми, заплывшими глазами.

      – Пожалуй, ты и прав. Дело проще, чем я полагала. Хотя графом я вообще не очень довольна. Мало ли тыкала я ему в глаза лучшими правилами французской старой доблести, рыцарским обычаем. А он стал лукавить с нами… Я вовремя сметила. А что касается господина Фаета… Король сделал промах. Нынче там не умеют пользоваться распоряжением умов. Этого Фаета на месте короля я как явного честолюбца и знатного родом взяла бы к себе. Сделала бы своим защитником против врагов. Затем, что и делала здесь, у нас