Ермак Тимофеевич. Николай Гейнце

уж больно для нее нежданная-негаданная».

      Вслед за Ксенией Яковлевной вскочила из-за пяльцев и Домаша и прошла за молодой хозяйкой. Она застала ее сидящей на лавке и в слезах. Домаша молча села рядом.

      – Это к нему посылают грамотку, к нему!.. Ненадобен он мне, ненадобен!.. – воскликнула Ксения Яковлевна, упав на плечо подруги, и заплакала.

      – Да не убивайся ты, Ксения Яковлевна, раньше времени… Ближний ли свет Москва-то! Пока он получит грамотку, пока ответит да сам соберется, много воды утечет, ох, много… Мне вон с Яшкой разлучаться надо и то не горюю, хоть бы что, и без того его не отпущу, чтобы от Ермака он мне какой ни на есть для тебя ответ принес…

      – Ах, нет, Домаша, не надо, соромно, – все же несколько повеселев, сказала Ксения Яковлевна.

      – Что тут за соромно! Стороной он ведь разведает, не напрямки.

      – Разве что стороной…

      – Не смущайся. Я позову к тебе Антиповну, мне ее из рукодельной надо выудить, уйти надо, повидаться с Яшкой-то.

      – Хорошо, позови, я ее заставлю себе сказки рассказывать.

      – Это ладно…

      Девушка выскочила в рукодельную.

      – Антиповна, – сказала она, – Ксения Яковлевна тебя кличет.

      Старуха быстро встала и поплелась в соседнюю горницу. Не успела Антиповна переступить порог, как Домаши уже не было в рукодельной. Она стремительно выбежала вон, спустилась во двор, два раза пробежала мимо избы, где жил Яков с товарищами, знавшими о его якшанье с Домашкой, и бросилась за сарай в глубине двора, за которым был пустырь, заросший травою.