Ермак Тимофеевич. Николай Гейнце

Семен Иоаникиевич.

      Через несколько минут в горницу вошел Яшка. Это был высокий, стройный парень со смуглым лицом и черными кудрями, шапкой сидевшими на голове и спускавшимися на высокий лоб. Блестящие черные маленькие глаза светились и искрились непритворным весельем, казалось, переполнявшим все существо Яшки. Он был одет в серый кафтан самодельного сукна, подпоясанный красным с желтыми полосами кушаком, шаровары были вправлены в сапоги желтой кожи. В руках он держал черную смушковую шапку.

      – Звать изволила твоя милость? – перекрестившись на образа и отвесив поясной поклон Семену Иоаникиевичу, развязно спросил Яшка.

      – Звал, Яков, звал. Службу надо будет сослужить мне, большую службу…

      – Твой слуга, Семен Аникич. Только скажи, а за службой дело не станет…

      – Надо тебе в Москву съездить…

      – В Москву… – побледнел Яшка.

      Перспектива долгой разлуки с Домашей, которую он искренне любил, вдруг до боли сжала ему сердце, но это было на одно мгновение. Далекая Москва, город палат царских и боярских хором, о которых он столько слышал рассказов, предстал его молодому воображению и распалил любопытство.

      «Коли любит, не забудет, – пронеслось в его голове, – а ей московского гостинца привезу, чай, там ленты да бусы не пермским чета…»

      На этом решении он успокоился. Краска снова появилась на его лице.

      – В Москву так в Москву, куда пошлет твоя милость, хотя за Москву… – с прежнею неизменною улыбкою отвечал он.

      – Отвезешь вот боярину Обноскову от меня грамотку и ответ привезешь на нее…

      Семен Иоаникиевич передал ему свиток. Яша бережно взял его и положил за пазуху.

      – Ты зашей ее в загрудник, – заметил Строганов.

      – Ладно, в целости будет, не сумлевайся.

      – А вот тебе и казна на дорогу…

      Семен Иоаникиевич встал, подошел к одному из шкафов, отпер его одним из ключей в большой связке, висевшей у него на поясе, вынул оттуда довольно объемистый мешок с деньгами и подал его Яшке.

      – Хватит тут и в Москву, и обратно, и на гулянку по Москве останется, – заметил Строганов.

      – Благодарствуем твоей милости, – ответил Яшка, принимая мешок.

      – Сегодня же и выезжай…

      – С час, может, промешкаю…

      – Ладно… Ступай себе. Счастливого пути…

      – Прощенья просим, Семен Иоаникиевич, – поклонился Яшка.

      – С Богом! – напутствовал его Строганов.

      Яшка вышел из горницы и направился к себе. Он жил вместе с другими холостяками-челядинцами в одной из надворных избушек.

      Весть о посылке Яшки в Москву с грамоткой с быстротой молнии облетела всю усадьбу Строгановых. Многие из челядинцев завидовали выпавшему ему жребию – поразмыкать домашнюю скуку по чисту полю и чужим городам, увидать Москву далекую, а, может, и самого царя Грозного, что Москву под своими очами держит… Другие сожалели о нем: как бы не пропал он в далеком пути. Мало ли лиходеев может встретиться?

      Словом,