Последние римляне. Теодор Еске-Хоинский

что я заслужил смертную казнь. Знаю, я тяжко согрешил, оскорбил непослушанием нашего божественного государя, но и домашнее животное кусается, когда его чересчур мучают. Нас мало еще приручили, согнули…

      Остальные слова декурион произнес шепотом, но они не ушли от внимания префекта.

      – Ты римлянин? – спросил Никомах Флавиан, подняв голову.

      – Я происхожу от римской крови, но вовсе не питаю за это благодарности к народным богам, – отвечал декурион. – Скоро новые люди, наплывающие безустанно с Востока, воспретят нам пользоваться воздухом, водой и огнем. Нас покинули боги наших отцов.

      Губы Никомаха Флавиана дрогнули, его лицо приняло скорбное выражение, но это продолжалось только секунду.

      – Говори дальше, – сказал он спокойным голосом.

      – Мне приказали к новому году доставить сто тысяч солидов, – жаловался декурион. – Моя ли в том вина, что из города Пикса нельзя выжать даже и половины этого? Столько-то уже из нас выжали… Приказано мне доставить для сирийских легионов пятьдесят солдат. Моя ли вина, что молодежь разбегается перед набором или переходит к галилеянам и записывается в общины их жрецов, чтобы только не служить под знаменами нашего божественного государя? Что же, мне надо было ждать, пока чиновники отберут у меня последнюю монету? И так уж…

      Он вдруг остановился, испуганный своей дерзостью, и упал на колени.

      Да, он находился перед непосредственным заместителем императора, перед высшим судьей многочисленных провинций.

      – Ты простишь дерзкие слова человека, приведенного в отчаяние, – умолял он. – Слава твоей справедливости и доброты светит нам, детям Рима, как весеннее солнце. Не декурион жалуется префекту, а римлянин римлянину.

      – Встань и говори дальше, – снова послышался ровный и холодный голос Флавиана.

      – Пусть остальное доскажут эти лохмотья! – вскричал декурион, распахивая тогу. – Когда меня схватили цезарские стражники, надо мной издевались, как над отцеубийцей. Мои деньги забрал их начальник, одежду поделили между собой солдаты, кормили меня падалью, поили гнилой водой. Боги Рима забыли о нас, отдали нас в жертву восточным суевериям и чужеземцам. Властители света стали рабами варваров.

      Вторично дрогнули губы префекта. Наклонившись над декурионом, он сказал:

      – Не в моей власти снять с тебя бремя, которое возложила на тебя воля нашего общего повелителя, поэтому ты вернешься в Пикс и будешь продолжать исправлять свою должность, связанную с твоим состоянием. Но чтобы ты не подвергался самоволию чиновников, я пошлю в твою общину сенатора, который рассмотрит на месте положение вещей и понизит в случае надобности размер податей и количество солдат. Деньги, взятые начальником стражи, ты получишь из рук властей.

      Декурион принял эти приказания без возражения. Он знал, что суд префекта решал окончательно все дела римских подданных.

      Склонившись еще ниже над Гортензием, Флавиан продолжал подавленным голосом:

      – Судьбы народов