Сущевский вал. Лев Портной

поднял весы, на которые указала продавщица, и сказал:

      – Дядя Саша, давайте сверху поставим.

      – Тьфу ты! – огрызнулся Тягач и вновь обматерил юношу.

      Грузчик покатил тележку. Продавщица одарила Сергея насмешливым взглядом, хихикнула и потащила за собою Иру. Они засеменили следом за тележкой. Морозов остался стоять с весами в руках, едва сдерживаясь, чтобы не грохнуть их об асфальт.

      – Сережа, – окликнули его.

      Мужик в клетчатой рубахе лузгал семечки, стоя в дверях. Голос его звучал благожелательно.

      – Ты свои интеллигентские привычки для института оставь, – продолжил он. – Тут «на вы» обращаются только к директору или к Валентинычу. Девки-то просто засмеют, а грузчики – те и в драку полезут.

      Сергей заметил, что глаза у собеседника были добрые и светились мудростью. Но линия рта придавала лицу выражение несчастливое.

      – А-а… – протянул Морозов, не зная, как обратиться: хотелось сказать «вы», но человек только что предостерег от излишней вежливости.

      – И ко мне «на ты» обращайся, – пришел собеседник на помощь. – Меня, кстати, тоже Сашей зовут. Но все меня Ахмадеем тут зовут, из-за фамилии. Ну, и чтоб с тезкой не путать, – он кивнул вслед Тягачу.

      – А-а, спасибо! – Сергей зашагал вдогонку за девушками.

      Продавщица оглянулась на него с усмешкой и промолвила:

      – Вот, значит, какой ты теперь, – и словно сжалившись, дала еще один шанс: – Неужели не помнишь, а?

      – Слушай, хорош в «кошки-мышки» играть! – оборвал он ее.

      И тогда она припомнила ему, отомстила.

      – Не-е, Сережка, ну ты совсем охренел, Тутанхамон, блин!

      – Алла?! Ты?! – выдал он с изумлением.

      #

      Ему было тринадцать, и однажды он влюбился в Аллочку Зотову. Она что-то писала мелом на классной доске под диктовку учителя и была такою трогательной, такой беззащитной, а он смотрел на нее, и вдруг нахлынули чувства столь сильные, что сразу сделалось ясно: вот она его судьба, любовь на всю жизнь, до гроба. Конечно, еще неделю назад точно так же он думал, когда смотрел на Катю Тимофееву. До Кати была Эльвира из седьмого «Б» класса. Но те влюбленности ни в какое сравнение не шли с водоворотом, захлестнувшим его сейчас, когда Аллочка Зотова прятала виноватые глаза от разгневанного математика.

      Наконец, Борис Иванович отпустил ее, и она, ни на кого не глядя, но походкой твердой, независимой прошла на свое место. На душе Сережи Морозова сделалось покойно и ясно. Теперь он знал, что жизнь его определилась, нашла свое русло. Пусть сидевшая непосредственно за ним девочка еще ни о чем таком не догадывалась – тем полнее, полноводнее были его чувства: он знал за двоих, чувствовал за двоих, и не сомневался, что осталось только признаться Аллочке, и ей откроется бескрайняя любовь, а еще удивление оттого, что как-то жила она все это время, сидела за третьей партой, видела коротко стриженный затылок Сережки Морозова, а не понимала, что он-то и есть ее любовь, судьба до гроба.

      После