Кубок орла. Константин Шильдкрет

бы, растянуться пластом – ни о чем не думать, ничего не решать… А решать нужно. Он зябко передернулся, потирая руки, прошелся по терему и снова остановился у окна, молчаливый, злой, опухший от бессонницы и вчерашнего хмеля. «Ишь, воет, проклятая! Самому от нее, от ведьмы, впору бы взвыть…»

      За столом, подперев пухлым кулаком двойной подбородок, сидел Петр Павлович Шафиров – глубокомысленно рассматривал на карте места предполагаемых военных действий со шведами. Черные, чуть насмешливые глаза его щурились. Влажные губы казались тонкими на белом упитанном лице.

      – Когда же она угомонится, проклятая! – простонал Петр. – А ни зги… Словно могила тебе…

      – Могила и есть, – с нарочитой веселостью подхватил Шафиров. – Так и чудится, государь, будто в землю гроб опускают. Ну, ей-же-ей, упокойничка во гробе зрю.

      – Хмелен ты, что ли?

      Шафиров встряхнулся, еще веселее, еще увереннее крикнул:

      – Признаю, да! Карл во гробе!

      Грустная улыбка скользнула по лицу царя.

      – Карла, говоришь, во гробе узрел?

      Петр Павлович перехватил улыбку и без всякой робости, как равный равного, обнял государя.

      – Сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет… Будет, Петр Алексеевич! Как волка в яму, в гроб вгоним шведа.

      – А что, ежели он меня в гроб? – усмехнулся государь и вдруг изо всех сил стукнул кулаком по столу. – Нет! Не бывать тому! Что нос повесил, Петрушка? Не пропадем!

      Шафирова не очень обрадовал резкий переход этот от уныния к веселью и бодрости. Кто-кто, а уж он знал, как часто резкие переходы кончались звериным гневом, жестоким припадком.

      «Будет бить, – горько подумал Петр Павлович. – Обязательно будет». Набив трубку, он разжег ее и торопливо сунул в рот государя. Петр трижды затянулся и побежал вдоль стен по бесконечному кругу.

      – Ну, говори, – на полном ходу остановился он, выпустив в лицо советнику едкую струю дыма.

      – Доподлинно знаем, – сразу, без лишних слов, начал Шафиров, – через малое время швед уйдет из Польши в русский поход. А имеет Карл двадцать четыре тысячи человек кавалерии и двадцать тысяч пехоты. Да на подмогу к нему всякий час может прийти из Лифляндии генерал Левенгаупт с четырнадцатью тысячами человек.

      Все это Петр знал сам.

      Что в самом деле ждало его впереди? Страна с каждым днем нищает. Леса кишат беглыми. К ватагам все чаще примыкают воинские отряды. Союзники вероломны – только и ждут того часа, когда из друзей можно будет превратиться в недругов и разодрать Российское государство на куски. Одна Польша еще кое-как держится. Но и на нее особенно полагаться не приходится. Посадит Речь Посполитая королем Станислава, и все будет кончено, прахом развеется дружба.

      А шведы? Их наступление несет с собой гибель. И страшнее всего, что движутся они к украинским рубежам, туда, где живут самые непокорные московские холопы – запорожцы.

      «Неужто ж правду говорят про Мазепу?» Петр стиснул ладонями виски. Его глаза округлились, стали еще чернее. Ноздри раздулись. Через лоб поползла под коричневую шапку волос тонкая синяя жилка.

      – Ну, чего приумолк? – выкрикнул он сквозь зубы. – Говори… радуй далее.

      «Будет бить, – потупил глаза Петр Павлович. – Обязательно будет…» И, вздохнув, поклонился:

      – Покель все, государь.

      – Все-о! – передразнил царь. – Покель все-о! Мало ли? Таково утешил, что хоть в прорубь. – Он вытянул шею и прислушался. – Ревет-то, а? Ревет каково за окном? Словно море в непогоду.

      Он опустился на лавку. Голова его склонилась на подставленную ладонь, лицо обмякло, как у тяжелобольного, на миг почувствовавшего облегчение.

      – Море… Нам ведь крохотку эдакую… Махонький клочок берега с пристанями… А оно уходит. Уходит море от нас! И не удержим его. Какая война может быть, коли казна пуста?

      Шафиров будто ждал этих слов.

      – Будет казна, – сказал он громко и твердо. – Только сотвори то, о чем не единожды на сидениях думали…

      – На части, что ли, Россию разбить? Дворянам раздать в полное управление?

      – Так, государь.

      – Рано. Пускай поучатся еще малость.

      Петр сердито фыркнул. Советник, глядя на него, пожал плечами.

      – Хочешь – гневайся, хочешь – с глаз долой прогони за дерзость мою, а подменили тебя, Петр Алексеевич. Словно бы не владыка Санкт-Питербурха передо мною…

      – Че-го-о?

      – Да! Словно зельем опоили тебя. Во всяком деле тебя ныне сумленье берет. Убей, а я и при последнем издыхании помазаннику Божьему правду скажу. Ты, сам ты сему обучал.

      Шафиров не ошибся. «Правда» попала в цель.

      Петр ласково ударил его по плечу:

      – Коли правду, сыпь, брат, не сумлевайся.

      Откинув далеко трубку, он вскочил и снова заходил по терему уверенно и четко, как на учении с преображенцами.

      – Говори.

      – Говорить-то